class="p1">Не успели сбить с лап налипшие ошметки водорослей, как изнутри показался хмурый Рамзес.

– Беда, кореша. Похоже, посыльный Хромого заразил Тиграну.

23

Из-за какого-то внезапно образовавшегося срочного дела и из-за пробок Никитин приехал только к половине девятого.

Ответив обрадовавшемуся ему мальчику на вопросы о действиях майора Черкасова в сериале, он терпеливо дожидался на террасе, пока Варвара Сергеевна уложит «внучка» спать.

Рассказывая о Лаврентии, она одновременно не переставала задаваться волновавшим ее вопросом: почему полковник не торопится домой?

Сама решила не спрашивать – Сережина жена время от времени лежала в больнице.

Уже несколько лет она страдала сложным видом онкологии, и весь свой заработок, как было известно Варваре Сергеевне от словоохотливой пожилой секретарши, полковник тратил на лечение жены.

Под уютным желтым светом торшера кружила ночная мошкара, а из сада шла приятная прохлада.

– Одним словом, мне и есть, и нечего тебе рассказать про твоего Полякова. В доинтернетную эпоху факты, если не попадали в новости, сводки и протоколы, хранились в головах и передавались в виде сплетен и домыслов. А они всегда субъективны, к тому же память, под властью времени, имеет способность факты видоизменять.

– Погоди. Зато мне надо тебе кое-что рассказать, – разливая по чашкам давно остывший чай, перебила Варвара Сергеевна. – Хотя особо и нечего, – попыталась пошутить она. – Сейчас чайник вскипит, добавлю кипятка.

– То, что твой жилец вундеркинд, я уже понял, – наблюдая за движениями ее рук, мягко улыбался полковник. – Необычный мальчик. Чувствительный и мыслит небанально, хоть и дерзкий не по годам.

– За идею о сказке большое спасибо! Поскольку «жили-были три медведя» Жоре давно уже не по развитию, не поверишь, мне приходится на ходу сочинять сериал. Я настолько сама погрузилась в этот мир, что с трудом опускаю некоторые слишком взрослые для мальчика детали. Но сначала я хотела не об этом…

– Короче, слушай… – Никитин перевернул булькнувший сообщением мобильный задником вверх. – История еще одна там была, в С-ре. Удалось найти однокурсника Полякова. Один мой хороший знакомый служил в армии с этим парнем, ставшим редактором местной газеты. Он по моей просьбе созвонился с ним, и тот сказал…

– Погоди, – вновь перебила она, – я лучше скажу первой, а то потом передумаю.

Внимательно поглядев на нее, Никитин кивнул.

– У меня снова начались «приходы». – Варвара Сергеевна попыталась придать легкость своему тону. – Уже несколько лет не было… В последний раз это было через сны, когда я расследовала исчезновение одной молодой женщины, жены друга Леши. Тогда мне повезло, я нашла дневник пропавшей [11]. Здесь же другое…

– Запутала ты совсем. Жена друга Леши звучит как сын отца моего внука. Леша – это его сын? – окинув напряженным взглядом террасу, догадался Никитин.

– Да.

– А сейчас что? – Он взял в руки мобильный, что-то в нем проверил и снова перевернул лицом вниз. – Не совсем понимаю, что ты называешь «приходом».

– Вовлеченность в культурный и энергетический код человека, даже скорее его души, который нельзя вызвать силой мысли и сложно описать доступными словами.

– Не хочешь повесить в саду кормушку для птиц? Помню, когда дочь была маленькой, в какой-то книге я читал ей о том, что птицы разносят сны. – На его усталом лице не было и тени иронии. – Варя, это вообще чудо, что ты видишь сны.

– А ты?

– Смутно помню, что видел их в детстве. Набегаешься с парнями, наорешься, когда и подерешься, а потом во сне видишь, что все, что было днем, стало так, как бы тебе хотелось, а то и вообще каким-то фантастичным. Во сне я был будто сверхчеловек, а проснусь – упрусь взглядом во все те же, знакомые до каждой мелкой царапины, старые обои, мать на кухне жарит оладушки, во дворе галдят соседки, и ты – обыкновенный.

Откровенность полковника была роскошью, и Варвара Сергеевна почувствовала, как по телу приятно растеклись спокойствие и тепло – возможно, ее не до конца понимали, но хотя бы слышали.

– Сны – это работа подсознания, смешанная с возможностью попадать в параллельные пространства, – нацепив на лицо серьезное выражение, отозвалась она.

– Сейчас, слышал, многие ходят к сомнологам. Спят, подключенные к множеству аппаратов. За мозгом там следят.

– Ты про физику, а я хотела про другое. И даже не про сны. Сегодня я была в доме убитого, дочь дала мне ключи… Я услышала голос, он говорил гадости и издевался надо мной.

– Это был голос покойного? – округлив глаза, заговорщицки прошептал Никитин.

– Не совсем, – не обращая внимания на его иронию и хорошо зная, что мужчины часто скрывают за иронией отсутствие знаний и опыта в какой-либо сфере, серьезно отвечала Варвара Сергеевна. – Скорее его темной, больной стороны. Как только я покинула дом, голос исчез и началась гроза.

– Ну, – потер седые виски полковник, – если ты не теряла связь с реальностью, если четко определяешь, что это была некая слуховая галлюцинация, по-моему, тебе не надо на этом зацикливаться. Ты просто очень впечатлительна и тонко чувствуешь мир. До сих пор не понимаю, как ты столько лет отработала в ментовке.

– Выходит, не только этот мир…

– И почему ты не хочешь ему про это рассказать? Голоса, галлюцинации и даже сосудистые спазмы перед грозой – это же по его части!

Никитин привстал, вытащил из пиджака, висевшего на рогатой вешалке, пачку сигарет и закурил.

Вернувшись к столу, поправил на плече подруги сползший кардиган.

И в этом быстром, заботливом и необычайно ласковом прикосновении было гораздо больше близости, – подумалось ей, – чем в те времена, когда их разгоряченные тела сливались в единый организм.

«Нет правды в твоих словах, – мысленно возражала она скверному голосу. – Если бы люди жили только низменным, мы бы все давно вымерли, поубивав друг друга».

– Муж начнет беспокоиться. Возможно, заставит пить таблетки, – честно призналась она.

Самоварова отчасти слукавила, ведь именно Валера когда-то отверг поставленный ей ведомственными психиатрами диагноз «шизофрения», поскольку понял, что она, обычно земная и здравая, обладает некой особенностью считывать в пространстве то, что не ощущают другие, и эта особенность, проснувшаяся как раз в период депрессии, не являлась клиническим заболеванием.

А что до таблеток – педантичный доктор любил предупреждать лабильность психического состояния. В ее случае это был ново-пассит или легкий транквилизатор, но она, когда-то закормленная врачами почти до растительного состояния, упрямо избегала любых таблеток.

– Хорошо понимаю твоего мужа, – невесело отозвался Никитин. – Вот и с Риткой у меня так же. Сам чувствую, что угнетаю ее заботой, а по-другому – никак. На фоне лечения она стала невыносима. И бросить невозможно, и жить