сознании, промелькнул распухший от слез, искусно вылепленный природой нос Марты, и дочкины крохотные пальчики, с ненавистью колотившие его в грудь, и пылавшее от стыда, застывшее маской лицо секретарши Лены, и мертвая, холодная и насмешливая красота убитой в доме Алика прокурорши.

Никогда еще он не чувствовал себя столь обнаженным перед другим человеком, как в эти минуты отчаянного замешательства.

И никогда еще женщина не была столь обнажена перед ним, как эта, уже сидевшая на диване, уже замолчавшая и давившая в себе ярость.

– Я люблю тебя, – с трудом выговорил Поляков.

– Тогда тем более нам надо расстаться, – поскребла коротким бордовым ногтем нарисованное облако Агата. – Когда любят, чувствуют другого как себя самого и даже острее. Я больше не могу быть твоей любовницей, меня это убивает.

– Что именно тебя убивает? – отвернувшись от нее, он продолжал глядеть в открытую форточку окна, за которым уже смеркалось.

Часа через два Марта должна была добраться до дома.

– Положение вещей. Я не хочу и не буду в твоей жизни вторым номером! – Она внезапно успокоилась и заговорила как робот: медленно и ненатурально. – С Петей я почти не живу. Мы друзья. А ты всегда спешишь домой.

– Ты знала, что я несвободен.

– Знала. Но я не предполагала, что связь с тобой меня так цепанет.

– Это проекция. Ты приняла страсть за любовь. Тебе нужен кто-то другой. Я немолод, женат, и я… болен.

– Конечно, ты болен! – подскочила Агата, как ошпаренная, с дивана.

Перешагнув через него и отбросив простынку, начала расхаживать, голая, по крошечной, пропитанной запахом пота комнате. – Ты болен, и болен давно… Разве не очевидно, что тебе нужна помощь?! – Ее глаза, наполнившись слезами, лихорадочно блестели. – Я одного не могу понять, почему этого никто не замечает? Почему твоя жена – она же врач – не обращает на тебя внимания? Или дочь? У тебя же крутая дочь, сама небось от психологов не вылезает.

– Формально я здоров.

– Формально я замужем.

– Душа моя, – не поддаваясь желанию разрыдаться, чеканил слова Поляков, – ты слишком эмоциональна. Это все ковид. Вирус нейротоксичен, у тебя ослаблен организм, расшатана психика. К сожалению, твой муж тебе не опора.

– Муж! Объелся груш! – Агата кинулась к столику и схватила мобильный. – Вот, гляди! – подскочила она к Полякову и ткнула пальцем в видео на экране.

Три молодых парня в защитных антиковидных костюмах медиков и в очках прыгали с баллонами в руках возле блестящего черного «Майбаха» с блатными номерами, припаркованного у здания городской администрации.

Сняв крышки с баллонов и исступленно хохоча, они обливали машину красной, желтой и голубой краской, а затем один из них достал из кармана здоровый гвоздь, проткнул им шины и исцарапал дверь.

Из здания показался человек, судя по внешнему виду – водитель машины.

Один из парней подлетел к нему и брызнул на его брюки желтой краской, а потом все трое, подпрыгивая на ходу и дико хохоча, бросились врассыпную.

Послышался голос за кадром:

«Сегодня у еще одного слуги народа не самый лучший день».

– Круто, правда? – тяжело дышала Агата.

– Что – круто?

– Петя ведь крут?! Это вчерашняя акция. Подпишись на его канал в «телеге».

– Я практически не пользуюсь интернетом и уж тем более не подписываюсь на каналы. – Желваки его ходили ходуном, но Агата, в своей эмоциональной лихорадке, этого не замечала.

– Зря! Щеглов – красава!

– Он ничтожество. Истеричное существо, которое, думая, что борется со злом, мелко срет из-за угла. Импотент. Тебе этого с ним не хватало? Как тебя угораздило с таким связаться? – едва разжимая рот, говорил Поляков.

– Зря ты так! Он офигенный, он дерзкий. Ты знаешь, он на семь лет меня моложе! Ему было всего двадцать три, когда у нас родился сын. Так что… не завидуй его дерзости.

– Чушь! Это не дерзость, а глупость. Щеглов твой – трусливая тварь. Инфантил. Не мужик, бросивший сына на двух баб. Надеюсь, его скоро поймают и научат жить. Это с удовольствием сделал бы и я!

– Не вздумай! – зашипела Агата. – Щеглова никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя трогать! Какой бы он ни был – он отец моего ребенка. А отца моего ребенка трогать нельзя! Если что-то с ним случится, если хоть волос упадет с его головы, я тебя возненавижу. Я тебе жизнь отравлю. Нет, не смогу… – Обхватив себя руками, она начала раскачиваться из стороны в сторону. – Я возненавижу себя! А когда человек ненавидит себя, это уже край…

– Край.

Поляков принялся быстро собирать с пола одежду.

– Ты – зло! – натягивая на себя брюки и не глядя на нее, говорил он. – Гораздо большее, чем твой Щеглов. Он, щенок, реальной жизни не знает и делает все по глупости, а ты, будучи достаточно умна, бахвалишься этой гадостью мне назло. Ты ходишь в катран и дразнишь мужиков. Ренат и Аркадий не такие, как твой Алексей Николаевич или тот же Швыдковский. Взгреют тебя как следует, отдерут, как сидорову козу, а потом еще останешься им должна. Тебе не игра нужна, ты получаешь удовольствие от тех низменных чувств, которые вызываешь у мужчин. Ты – зло!

– Да, зло, как и любая женщина. Но Бог заточил меня в это тело, я его не выбирала. А у тебя выбор был! – Она смотрела на него так пронзительно, что Поляков был уверен: она видит все, что с ним когда-то произошло. – Из-за своей гордыни ты выбрал путь во тьме. Но я могу тебе помочь! – задыхаясь, выкрикивала она словно в экстазе. – Ты просто будь со мной, не оставляй меня никогда…

Агата вдруг бросилась ему в ноги.

– Просто будь. Просто люби меня. Мне же больше ничего от тебя не надо.

Ее шея, тонкая и белая, была совсем близко.

Он положил на нее руки и импульсивно сжал их в кольцо.

«Интересно, отец Лену сам, а потом сунул в петлю? Или просто вынудил ее это сделать?» – всплыл в сознании бесконечный и почти забытый вопрос.

– Ой! – Агата подняла на него горевшие ненасытной жаждой глаза. – Я про такое недавно читала. Давай так тоже попробуем.

Удерживая его руки на своей шее, увлекая его за собой, она улеглась на пол.

Через полчаса он стоял в дверях.

– Пообещай больше не приходить в катран. Если тебе понадобится помощь, деньги или что-то еще, ты должна сообщить об этом мне!

– Должна… Кому я только в этой жизни не должна! Иди уже. Через десять минут мать приведет сына, – хмыкнула она.

На ее шее розовели полоски от его пальцев.

Открыв перед ним настежь дверь, Агата