Всему этому Юлия Сергеевна не то, чтобы не верила, просто поначалу ей это было неинтересно, а со временем стало ненавистно. Что может быть мерзее пьяницы, который чванится перед женой своим высоким происхождением? Ее дед пришел пешком в Оршу из глухой белорусской деревни, пришел в домотканых портах — учиться! А отец уже был профессором! И ты живешь в его квартире! И Юлия не кричит на каждом шагу, какая у нее гордая крестьянская родословная…

Она встала, убрала штору. В этой гостинице не было двора, поэтому окна выходили не в каменный туннель, а прямо в небо. Оно уже очистилось от туч, так только, перистые облачка. Звезды, как говорится, мерцают. Юлия Сергеевна достала чистый лист бумаги и задумалась над ним. А что Ким вообще знает об отце? Последний вопрос требовал самого серьезного обдумывания и свежей головы. Пришлось опять лечь.

И что она сама знает о Павле? Приехал в Москву толковый провинциальный мальчик и поступил в строительный институт. Он хорошо учился, только слишком любил самодеятельность и песни у костра. При этом писал стихи, точнее сказать — тексты для песен и вообще был остер на язык. Ему крупно повезло — с командой КВН он попал на телевидение. Сам на сцену мало выходил (кажется, он к этому времени уже институт успел кончить), но тексты писал и в постановочной работе участвовал.

Потом проектная организация. Сколько лет Павел Паулинов проектировал железобетонные конструкции не суть важно, главное, что он оттуда сбежал работать в кино, помогли телевизионные связи. Вначале работал на подхвате, потом стал третьим режиссером: массовка, реквизит, общая организация…ну и так далее. На этой должности специального образования не требуется, учишься на месте, и если ты при этом толковый человек и хороший организатор, то тут тебе и место.

Кино его и сгубило. Выпивать Павел начал еще в общежитии, там все «выпивали», но широко и вольно полился напиток русских богов именно в киношных экспедициях. Там алкоголизм не болезнь, а традиция, которая подпитывается твердой уверенностью, что водка — одно из основных подспорий в творческом процессе. Простой по пьянству — самая рабочая ситуация. А что делать, если главный герой и пламенный большевик на ногах не стоит? Наверняка есть творческие коллективы, где питие не море разливанное, а умеренный, приличный ручеек, но Паулинов таких не находил.

Да и не искал он, жизнь сама несла его мощным потоком, и много в том потоке излучин, колен и крутых поворотов. От первой жены, тихой железобетонной сотрудницы, ушел без скандала. Ее судьба неизвестна. Походил в бездомных холостяках — не понравилось. В злые минуты Юлия Сергеевна говорила, что приглянулась Павлу именно просторной квартирой, но это слишком грубо. Была любовь, была, и не столько квартира, сколько характер ее обладательницы был для Павла залогом надежности и крепкого бытия. Через год появился Ким. Павел бредил тогда Киплингом, отсюда и имя.

Уже когда все летело под откос, подруга выговаривала Юлии Сергеевне: «Ты, дурочка, не поняла, что он не главный режиссер, а просто режиссер, а разница между первым и вторым такая же, как между автором книги и ее корректором». Ах, совсем не в этом дело. Если бы не водка, они бы и по сей день жили вместе, и она простила бы мужу его ненормированный рабочий день, и длительные экспедиции, и скромную зарплату. Трезвым Павел был обаятельнейшим человеком, особенно пленяла его удивительная искренность. Он не хотел и не умел врать, правда, в отношениях с людьми имел широкую система допусков. «Ты конформист», — кричала ему Юлия Сергеевна, а он отвечал: «Нет, просто я всех понимаю».

Она его любила. Но беда была в том, что болезнь прогрессировала. Теперь он ездил домой только для того, чтобы «расслабиться». Приезжал уже навеселе, добирал дозу и засыпал, где придется. Грустное зрелище! До сих пор стоит перед глазами картина: бездыханный отец лежит на косо брошенном на пол матрасе — ни подушки, ни одеяла, а маленький Ким, торопясь в туалет, перелезает через него, как через бревно в лесу.

Ушел… и спасибо! Забыто и вычеркнуто. Правда, эту простую истину Юлия Сергеевна не сразу поняла. Еще казалось, что можно подлатать, сшить, подлечить. Иначе зачем бы она решилась на унизительный разговор в присутствии новой пассии Павла?

Пресловутую рукопись притащил в дом сумрачный субъект с лицом такого цвета, словно его травили отбеливателем, то есть бледный, как смерть, и еще фурункул под ухом. Одет вполне пристойно, только не по возрасту. Молодежный пиджак был ему великоват, явно с чужого плеча, а может, свое, двадцатилетней давности, донашивал. Не стоит этот тип отдельных воспоминаний. Вероятно, и фурункул она выдумала. Одно точно, на безволосой, как у евнуха, скуле имелся какой-то явный непорядок. Может, шрам или родинка…

Ким тогда жил у Любочки. Родилась уже Сашенька или нет? Да, конечно, видимо, ей был год. Субъект пришел вечером, когда Юлия Сергеевна никого не ждала. Вначале она удивилась, потом испугалась, в Москве трусили от каждого шороха и даже по телевизору предупреждали: «Прежде чем открыть дверь, непременно спросите: “Кто там?”». А она не спросила. Субъект понял ее смятение и поспешно проговорил, как Германн:

— Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь. Я к вам от Павла Ивановича.

Примечательно, что она сначала не поняла, какого Павла Ивановича субъект имеет в виду, и стала перебирать в уме знакомых. А гость уже шагнул за порог и, не спуская с нее глаз, затарахтел скороговоркой:

— Вы ведь Юлия Сергеевна? Очень, очень рад. Я вас сразу узнал. Паша вас очень точно описал. Он много о вас рассказывал. С восхищением, между прочим.

— Так вы от моего бывшего мужа, — она невольно скривилась. — Какие у него могут быть ко мне дела?

— Вот, просил передать. Тут бумаги, — субъект наклонился и зашептал доверительно, хотя подслушивать их было совершенно некому, — он книгу писал. Большой мудрости вещь. Павла Ивановича, знаете, очень интересовали проблемы православия. Это роман, — и он протянул завернутый в газету, обвязанный бечевой верткий пакет.

— Но почему — мне?

— Насколько я знаю, сынок у него есть. Может, и заинтересуется.

— А вы кто такой?

— Друг Павла, — в голосе субъекта прозвучала легкая обида, мол, могли бы догадаться.

Что она думала в этот момент? Да ничего. Думать вообще не хотелось, не моглось. Весь коридор заполнился злобным раздражением. Как он посмел, этот эгоист, неудачник и пьяница, ее бывший муж, напомнить о себе таким способом? Как он решился послать гонца с глупым поручением, если за все эти годы даже в пьяном угаре ни разу не снял телефонную трубку и не поинтересовался — как живет сын?

Но что делать? Принеси этот вымоченный в формалине субъект пустую банку из-под пива и протяни со словами: «Вот все, что осталась от покойного, просил передать», рука невольно бы протянулась и приняла ничтожный дар. А тут — роман, «большой мудрости вещь», слова «у него сынок есть» вполне годились для эпиграфа. Необычность ситуации придавала значимость не только этому неряшливому свертку, но и всей бывшей графоманской деятельности мужа. Пакет был тяжелым, бечева липла к рукам, наверное, ее испачкали чем-то сладким.