ехали молча: обе они были убеждены, что если начнут передавать друг другу слова бабки, то предсказания не сбудутся, а заговор потеряет силу. Обсуждение неизбежно подразумевало под собой анализ и оценку, а в таком случае пропадало самое главное — безусловная вера в помощь предсказательницы, и, на подсознательном уровне понимая это, подруги чувствовали, что услышанное от бабки не только не стоило, но и нельзя было озвучивать. Все сказанное ясновидящей представлялось им очень личным, сокровенным, и по пути до самого N-ска девушки были целиком захвачены потоком собственных волнительных мыслей и переживаний.

Каждое слово, взгляд, жест бабки запечатлелись в памяти Полины. Снова и снова прокручивала она в голове беседу, которая, казалось, вся была наполнена глубинным мистическим смыслом. «Сомнения в нем. И сильные сомнения. Борьба. Там ему плохо. Он уже не хочет быть там. Но его держат. Держит она…» — особенно запомнились Полине слова бабки. «Борьба, — повторила она про себя. — Именно борьба! Я ясно вижу ее в нем!»

Придя домой, Полина первым делом кинулась проверять одежду мужа. Во внутреннем кармане куртки она нашла несколько толстых красных ниток, никоим образом не способных попасть туда случайно, а сзади на джинсах был странный ярлык, пришитый очень небрежно, на три стежка, которого — она помнила это совершенно точно — раньше не было.

«Теперь приворот снят, по крайней мере, на время, — думала Полина, смотря на догоравшие в блюдце нитки и ярлык и чувствуя, как душа ее наполняется решимостью. — Нет, сдаваться нельзя. Я сохраню семью!»

Глава V

Завязин ушел сегодня с работы раньше, чем полагалось. Завтра с утра он, Люба, Ринат и Наташа должны были ехать отдыхать за город на берег залива, где собирались пробыть до воскресенья. Он, по обыкновению, еще в начале недели известил Полину о том, что в выходные ожидается очередная командировка, но сегодня, как и всегда накануне отъезда, его начало терзать неумолимое чувство вины перед супругой, и под действием этого душевного переживания он решил на час отпроситься с работы, чтобы подольше побыть дома, а заодно самому приготовить ужин.

Вот уже шесть месяцев Завязин не находил в себе сил сообщить жене о том, что вскоре им придется расстаться. Поначалу он вообще старался не думать об этом, но время шло, и чем дальше, тем острее ощущалась им необходимость объяснения с супругой. С февраля Люба, не имея больше возможности танцевать, осталась без всякого дохода, и он вынужден был отдавать ей бóльшую часть своего заработка. Полине он говорил, что ему урезали выплаты из-за финансовых проблем на предприятии; отчасти так и было — ему действительно снизили зарплату, но совсем не столь значительно, премии же вообще не трогали, а все они уходили на содержание беременной любовницы. Между тем стали накаляться и отношения с Любой: она требовала все больше внимания, но самое главное — настаивала на том, чтобы он как можно скорее объяснился с женой, та съехала, и у нее появилась бы наконец возможность перебраться со съемной квартиры к нему.

Финансовые сложности и постоянные упреки любовницы не давали Завязину покоя, но он никак не мог решиться на разговор с супругой. Ясно понимал он, что после развода будет жить вместе с Любой в двухкомнатной квартире, которая досталась ему в наследство от матери, а жене придется переехать в съемное жилье и тратить почти весь свой небольшой доход на одну только аренду. Расставание фактически означало для Полины всю оставшуюся жизнь провести в бедности и одиночестве, и на это должен был обречь ее он. Он должен был разрушить жизнь человека, который на протяжении многих лет всегда был рядом, помогал ему, поддерживая в самые сложные периоды, а иногда на своих плечах вытягивая семью из ямы, и это выворачивало душу Завязина наизнанку. Прямо он ни на минуту не задумывался над тем, какую жертву принесла для него Полина: такая мысль ввергла бы его в совершеннейшее смятение, и он попросту не мог допустить ее. Она была настолько невозможна для Завязина, что если бы кто-нибудь сказал ему о том, как он обязан жене, то он непременно бы начал горячо возражать и оспаривать данное утверждение, чтобы только не дать этой мысли завладеть его разумом. Но на подсознательном уровне совершенно ясно понимал он, сколько всего сделала для него супруга, и, терзаясь сильнейшим чувством вины перед ней, всячески оттягивал мучительный момент объяснения; и чем больше времени проходило, чем ближе подступало неизбежное расставание, тем сильнее душили его отчаяние и безысходность.

Завязин в полной мере ощущал свою вину перед Полиной. Он был виноват в том, что почти перестал приносить в семью деньги, в том, что унижал ее своей неприкрытой связью с любовницей, и, самое главное, виноват в том, чего супруга еще даже не знала, — в том, что она вскоре должна была съехать с квартиры и остаться совсем одна. Чувствуя себя кругом неправым, Завязин невольно сделался по отношению к жене предельно внимательным и осторожным. Он начал брать на себя работу по дому, периодически приносил цветы, перестал раздражаться (что раньше случалось с ним регулярно), всячески пытался завязать с супругой спокойную беседу, а если получалось и она заговаривала, чувствовал в душе такое облегчение, что, казалось, даже дышать было свободнее.

Сейчас же, накануне своего отъезда на залив, он решил приготовить вкусный ужин, для чего по пути с работы заехал в магазин за говядиной, овощами и бутылкой вина, а заодно приобрел в цветочном отделе три белые розы и со всем этим отправился домой; зайдя же в квартиру, даже несколько растерялся, увидев в коридоре Полину, которая, наверное, впервые за последние полгода вышла встретить его.

— Это тебе, — сказал Завязин, неуверенным движением руки протянув жене розы.

Полина приняла цветы молча, но ему показалось, что лицо ее смягчилось, а губы слегка дрогнули, будто порываясь сложиться в улыбке.

— На ужин говядину с овощами сделаю, — переодевшись в домашнее и пройдя с пакетом продуктов на кухню, сказал Завязин, но, только оказавшись в комнате, нахмурился, приподнял голову и, принюхавшись, обратился к жене, стоявшей у раковины и набиравшей воду в вазу с цветами: — Тебе не кажется, что чем-то горелым пахнет?

— Нет. Я ничего не чувствую.

— Точно пахнет, — принявшись выкладывать продукты на стол, проговорил Завязин.

Пока муж готовил мясо, Полина помыла посуду, а затем ушла в комнаты, но совсем скоро вернулась, начав помогать ему с овощами. Вдвоем супруги быстро справились с ужином, и меньше чем через час Завязин уже выставлял