Пан Станислав поднял сердитый взгляд. Юлия сжалась, словно ожидая удара, и Надя сдалась. Разжала кулаки.

— Вы думаете, что горожане в Морин-Денизе сошли с ума? Оттого, что вам не повезло родиться в лесном городе, на вас возложили ответственность за несчастья всего Побережья. Но вы больны той же болезнью, Станислав… Думаете, вы хороший человек? Мое имя, слухи обо мне разве сделали меня виновницей ваших бед? Горожане не справедливы к вам, а вы? Вы справедливы ко мне?

Она отвернулась и пошла к калитке. Из сада вышла пани Ирина со сковородой.

Надя остановилась, горько усмехнулась. Листья вишен под ее ногами стали червонцами с профилем короля Веита.

— Берите золото и уезжайте отсюда, — устало сказала чародейка. — В другой город, на острова, но не оставайтесь здесь. Берите золото и уезжайте. Вы не убедите горожан в своей невиновности, как я не убедила вас в своей.

— Мы не возьмем его! Все, что ты делаешь…

Надя прошла мимо.

Это их выбор. Больно и обидно оставлять этих хороших людей за спиной, но, если в сердцах и умах нет места для иного мнения, кроме составленного, она бессильна здесь.

От Морин-Дениза пять часов ехала до Мирта. Переночевала в гостинице рядом со станцией, утром пересела на Юго-Западную ветвь и еще два дня ехала к Малусу. Потом еще шесть дней пути через Ясинск, Александрийск и Светлоград до Западной Лады.

Под быстро бегущими высоко над землей кабинками проплывал лес. Зима наступила здесь еще месяц назад. Деревья стояли белые от инея. Блестели остекленевшие подо льдом озера, темнела холодная вода еще не застывших рек, раскидывались припорошенные первым снегом степи, шелестя под ветром сухими соцветиями. Отсюда, с высоты, мир внизу казался безобидным, безопасным и почти безжизненным. Надя думала о русалках и водянниках, о мавках и волчьем пастыре, и все произошедшее с ней казалось сном. Мир внизу ждал людей, так почему они вынуждены голодать в городах-крепостях?!

Города сменяли друг друга, одинаковые в своем обнищании. В одних они останавливались, другие просто проплывали внизу под канатами. Железо и камень, крошащиеся от времени, среди безбрежного леса и черной земли. Уже две сотни лет в Крае нет чародеев, люди вполне искупили грехи предков, и пора им уже покинуть стены своих добровольных тюрем! Как? Она обязана придумать.

В Западной Ладе линия канатной дороги обрывалась. Отсюда добираться до Калина нужно было в телеге по земле.

Прямо на вокзале дежурили люди, готовые за умеренную плату довезти желающих до легендарного города. Надя подошла к худощавой, неопрятной женщине, пожалев ее.

Через час проводники готовы были отправляться в путь. Царевна выпила горький чай в трактире при постоялом дворе и съела пирожок с жареной капустой, а остаток времени провела, рассматривая пассажиров на станции.

Подъехала телега, запряженная пегой лошадью. Надя, двое мужчин и семейная пара расположились в телеге на низких скамьях под бортами. Проводники пошли рядом.

Они пересекли город, спустились по проселочной дороге в низину и спустя пару часов въехали в лес.

Надя задремала под меховой шубой, покачиваясь в такт движению телеги. Прошел час.

— Уже скоро, — предупредил возница, и чародейка выпрямилась, прогоняя дрему.

Темнота наступила в один миг. Они ехали по солнечному лесу, Надя моргнула, а когда разомкнула веки — свет пропал. Телега поднялась на пригорок, лес закончился низким кустарником, и царевна наконец увидела город.

Калин лежал на берегу озера, усыпанный светлячками фонарей, как Млечный Путь. Небо над ним было чернильно-синим. Ни звезд, ни луны, лишь слабо светились, отражая свет фонарей, устремленные к облакам тонкие, золотые лестницы.

— Лестницы? — спросила Надя. — Мне не кажется?

Проводник ухмыльнулся.

— Пани мало слышала о Калине? Конечно, лестницы. Как же еще подниматься на небо?

— На небо? Зачем?

— За светом, пани. Без солнца не будут расти огороды, — ответила за проводника женщина, сидящая рядом. — За десять медяков вас туда проведут. Если высоты не забоитесь.

Телега стала спускаться вниз по склону.

Город не желал ее, гнал от себя. Никогда раньше Надя не чувствовала себя такой чужой, такой нежеланной. Чем ближе подъезжала она к городу, тем сильнее сжимала сердце необъяснимая тоска. Хотелось плакать.

Ночь вокруг сбивала с толку. Реальность и сон сливались воедино, как в замке Мака. Царевне казалось, что они уже долго едут вниз по склону, но город почти не приблизился. Только стало тяжелеть кольцо Роджера на пальце и неотвратимо преследовал Надю запах гречневой каши.

Вокруг появились низенькие бедные домики с огородами и безлистыми мертвыми садами. Дома становились все выше, улицы наполнялись каретами и повозками, появились фонари, вокруг становилось светлее. Они въехали в жилые районы окраины.

Телега привезла их к маленькой двухэтажной гостинице и отправилась обратно.

— Гляди: чаровница.

У Нади холодок пошел по спине. Она медленно повернула голову и посмотрела на говорящего. Облезлый серый кот почесал себя лапой за ухом и поймал на боку блоху. Посмотрел на Надю одним глазом.

— И правда, — выгибая спину, согласилась рыжая кошка рядом.

Царевна застыла от удивления.

— Не обращайте внимания, госпожа, — вежливо посоветовал гостиничный привратник. — У нас в Калине каждая тварь голос имеет. Мы попривыкли уже. Ничего умного кошка не скажет, так что не пугайтесь.

— Чары… — сказала черная кошка и потянулась.

Чары. Они были везде, но не такие чары Надя ожидала здесь встретить. От самого леса не покидала ее губ полынная горечь божественного вмешательства…

Надя остановилась на втором этаже гостиницы, окна маленького номера выходили на задний двор. Ну что же… Вот она и в Калине, в городе, где ей суждено сотворить нечто великое. Но что дальше?! Никакие знамения или внезапные озарения ее не посещали.

Она заказала обед в номер. В двух кварталах от гостиницы ей посоветовали общественную баню.

После бани царевна вернулась в гостиницу и легла спать.

Проснулась Надя с трудом. Вокруг продолжалась ночь, и царевна, хотя чувствовала себя достаточно отдохнувшей, долго не могла заставить себя подняться с кровати, раз за разом проваливаясь обратно в сон.

Когда Надя наконец встала, зажгла лампу, умылась в тазу у двери и причесалась, часы на стене показывали одиннадцать часов. Царевна так и не поняла: дня или ночи. Вышла на улицу.

Движение в городе было оживленным. Ездили повозки и кареты, запряженные обычными лошадьми и ослами. На рыночной площади стоял купол бродячего цирка. Переливаясь светом газовых ламп, сиял оперный театр. Город жил яркой ночной жизнью. Неупокоенных мертвецов она не встретила, но на улицах было много людей в белых мундирах Ордена Доблести. Скроены они были неловко, из тканей, которые еще вчера были простынями, но настроены их обладатели были серьезно, не выпускали из рук ружья.