— Тоже мне, напугали, — прыскает от смеха Стюха и захлопывает дверь перед лицом деда.

Ночью, когда дед засыпает, Стюха тихонько выбирается из избы, садится на крыльце и достает из кармана кофты свой трофей. Она украла его из машины у Славы, когда ждала его возле компьютерного клуба. Маленький календарик с измученным усталым Иисусом в золотой одежде. Она долго смотрит на него, потом на ущербную луну на сине-оранжевом предрассветном небе, такую тонкую, что она похожа на отпечаток ногтя, вдавленного в кожу, потом кладет Иисуса в карман и уходит спать.

В пятницу они встречаются возле ворот завода. Стюха не знает, почему она выбирает это место. Может быть, потому что ее манят зловещие очертания труб на фоне пунцового неба. Когда она смотрит туда, пустота внутри нее растекается вдоль солнечного сплетения, будто щекоча ее, подталкивая куда-то. Она приходит на место первой и прячется за деревом, ждет, когда появятся остальные, чтобы потом выйти из сумрака в своей тонкой ночнушке с черными волосами, выпрямленными утюжком, который одолжила ей Наташина мама. И вот все начинают подтягиваться.

Владик, Наташа. Потом Петька — он зачем-то притащил своего мелкого брата, который вечно смотрит на нее так, будто хочет ей что-то сказать. Матвей, наконец Матвей, на двадцать минут позже и со своей любимой дурацкой группой, которая всегда играет у него в машине и на большом магнитофоне на батарейках, который он возит с собой, чтобы включать музыку в лесу.

Стюха делает шаг из темноты, свет фар его черной машины падает на ее белые гладкие ноги.

— Антихрист, — со смехом шепчет Петя.

Стюхе не нравится этот смех. То, что они сделают, не прикол, они должны понимать, что это не прикол. Матвей должен понимать. Но его лицо нечитаемо, а руки засунуты в карманы джинсов, так что ей кажется, что он не хочет к ней прикасаться.

— Привет.

Она смотрит на них, одетых кто в треники, кто в шорты. Она чувствует себя дурой, единственной девочкой с белыми бантами на Первое сентября или собственной матерью. Нет, так не должно быть.

— И какая у нас программа? — спрашивает наконец Наташа.

— Первым делом Петька должен избавиться от братца, у нас тут не детский утренник, — произносит она, стараясь не смотреть на маленького мальчика с большими волчьими глазами.

Петька цокает языком, но повинуется. Через мгновение его брат садится на свой велосипед и уезжает в сторону поселка.

— Так и что дальше? — снова спрашивает Наташа.

— Едем туда. Там обряд. — Стюха взмахивает рукой в сторону леса. — Я хотела на дне котлована, деду назло, но туда не пройдешь, охрана сидит.

— А может, просто напьемся? — предлагает Петька с ухмылкой, вынимая из широкого кармана треников бутылку. — До чертиков? Они сами к нам придут, и звать не надо будет.

Стюха переминается с ноги на ногу, оглядывает собравшихся своими прозрачными серебристыми глазами, стараясь. Этого мало. Нужно что-то сделать, чтоб он увидел, какая она конченая.

— Подождите здесь, — приказывает она и удаляется по дороге к воротам, в сторону КПП. Когда несколько минут спустя она возвращается, все глаза устремлены на нее.

— Есть пакет? — спрашивает она, вытягивая вперед руку. Она держит за шкирку черного котенка-подростка.

— Насть, ты чего? — побелев, произносит Наташа и делает шаг вперед.

— Не называй меня так.

— Зачем он тебе?

— Для сатаны. Для обряда. Нужна кровь, это ведь жертвенный камень.

— Но это камень каким-то там бородатым богам, ты чего? — Наташа делает еще шаг, парни молчат, наблюдая за происходящим. — Отпусти животное.

— Все боги бородатые, — бормочет себе под нос Петька и смеется над собственной шуткой.

— Да вы все упоролись тут. — Наташа смотрит по сторонам.

— Пакет есть? — повторяет Стюха.

— Дай я его в руках повезу, — говорит вдруг молчавший до этого Влад.

— Без разницы. Поехали уже, — отзывается Стюха, передавая котенка.

Матвей садится за руль, остальные тоже забираются в машину. В свете фар остается стоять только одна Наташа.

— Я не знаю, что ты сделал с ней, — произносит она, подойдя к водительской двери и заглянув в открытое окно прямо в лицо Матвея. — Но это не моя Настя. Моя Настя кормит котов. Моя Настя не одевается как ведьма и не пьет каждый день.

— Я ничего с ней не делал, — пожимает плечами Матвей. — Она всегда была такая, ты просто не замечала. Такой вот ты хороший друг.

— Дебил, — отрезает Наташа. — Ну ладно вы, конченая шпана, но животное-то невинное отпустите, ребят, я прошу. Я никому не скажу, только отпустите его. Насть, ну ты ж не такая, это не ты вообще.

— Да пошла ты! — кричит Стюха. — Нет твоей Насти и не было никогда. И котенка этого не будет. Матвей, дави на газ уже. Сбей эту дуру, размажь по асфальту.

— Подумай, Настя, все беды начались с того, как он приехал. Отпусти котенка, пойдем к нам домой чай пить. Мама шарлотку испекла.

В наступившей на мгновение тишине слышно только, как котенок возится на заднем сиденье.

— Беды начались с момента, когда я пришла в этот мир, Наташ, потому что я — гребаный антихрист, забыла?

Матвей дает задний ход, разворачивается. Настя смотрит на фигуру Наташи, которая становится все меньше и меньше в свете единственного фонаря, пока совсем не тонет во мраке. В этот момент ей кажется, что внутри нее догорает и тухнет какой-то фитиль и что-то кончается навсегда. Но ей, конечно, плевать.

Они стоят вокруг огня и смотрят на нее, ждут, когда она заговорит, передавая друг другу бутылку. Но ей хочется молчать, потому что в этом молчании она ощущает свою власть. Трещит костер, над головой шуршат верхушки деревьев, в багажнике машины Матвея царапается и мяукает котенок. Стюха чувствует силу, заключенную в этом моменте, она знает, что, когда он закончится, с ним уйдет