это ей тоже было плевать. Ей было не плевать на то, как смотрели прохожие, когда они ехали вместе на его машине по улице Ленина. Ей нравилось вдыхать, глубоко, до спазма, дым его крепких дорогих сигарет и выпускать тонкий серый лучик своего дыхания в черное ночное небо, нравилось, что люди узнаю`т ее, когда она сидит у него в машине, крутя колесико приемника в поисках классной песни. Ей нравилось, как он хотел ее и как боялся, потому что ей было четырнадцать и она была девственницей. Ей нравилось доводить его до полного одурения, перекидывая волосы с плеча на плечо, потирая его штанину возле лодыжки своей грязной босой подошвой. Ей нравилась ее власть над ним, но в то же время она отдавала себе отчет в том, что для него это все шутка, что она просто не стоит риска, не стоит того, чтобы сесть в тюрьму или получить в морду от ее злого деда ради кусочка ее тела. Она хотела сделать что-то такое, чтобы он сразу и навсегда понял: она стоит риска, ведь они — два сапога пара, она такая же, как и он, плохая, грязная, конченая…

— Раз все и так уже считают нас сатанистами, давайте правда дьяволу помолимся, что ли, — со смехом произносит Стюха, забирая из рук Матвея бутылку. При этом она нарочно проводит кончиком своих вечно холодных пальцев по его теплому запястью и видит, как по его телу прокатывается волна.

— Ты рехнулась? — поднимает брови Наташка.

Стюха щурится, прижимаясь спиной к Матвею, ощущая, как напрягается его тело от ее близости. В компании все думают, что они давно спят друг с другом, никто не знает, что, когда они спят, — они просто спят. Целуются до тех пор, пока губы у них не лопаются и во рту не появляется вкус железа, а потом она отрубается в его руках.

— Да по приколу, Нат, конечно, по приколу, что ты напряглась-то, — со смехом отвечает Стюха.

Она забирает сигарету из рук Матвея и делает затяжку. Именно так, по приколу, они расписали матерными словами здание школы. По приколу они воруют из универсама. По приколу они перебили все окна в здании вокзала и разрисовали стены внутри. Она знает, что дед не даст ее в обиду, он бывший участковый, а теперь охранник на проходной на заводе, его уважают в поселке. Да и ребята, чего их-то жалеть, они ничего такого на самом деле и не делают. Да и вообще, никто не возражает. Кроме, конечно, Петькиной матери и других взрослых, которые, как выяснилось, за глаза прозвали ее антихристом, чем она, впрочем, даже гордится.

— Ну а ты что думаешь, Матвей? — ни с того ни с сего спрашивает Влад, который вроде как в тусовке, а вроде как и нет, просто таскается за ними потому, что влюблен в Наташу.

Стюха прижимается к Матвею крепче, чувствует, какое горячее у него тело и как твердеет оно от ее прикосновения. Она хочет сказать ему: ты увидишь, какая я, я не девочка маленькая, я антихрист. Но она молчит, а он пожимает плечами.

И вот так, после почти целой бутылки пойла, которую Стюха лично стащила у деда, они становятся сатанистами.

* * *

Все кажется таким простым. С головой, которая все еще кружится от выпитого, Стюха идет в компьютерный клуб. Дома у них нет компьютера — дедушка считает, что от них все зло, — поэтому, если ей нужно что-то, она идет к Наташе: у той хороший ноутбук, ее собственный, и хорошая мама-парикмахер, которая делает ей мелирование на кусочках серебряной фольги и разрешает надевать свои туфли на шпильках. Стюхина мать ходит босиком, а если дед заставляет ее надеть обувь, скидывает ее сразу, как выйдет за калитку. Хотя мать и вызывает у Стюхи жалость и отвращение, этим летом она тоже стала ходить босиком, потому что это бесит дедушку так сильно, что она знает: он хочет ударить ее по лицу. В сущности, Стюхе все равно, что чувствуют по ее поводу люди, главное — не вызывать у них равнодушия.

Сейчас ей бы тоже пойти к Наташе воспользоваться компьютером, но она чувствует себя слишком пьяной, как будто кости у нее в лодыжках слегка выгибаются при каждом шаге, посылая ее то влево, то вправо. Она не сможет нормально говорить с ее мамой, будет хихикать как идиотка или хамить, а ей хочется нравиться Наташиной маме. Зачем было столько пить сегодня? Но так с ней бывает: она пьет больше, чем может, больше, чем ей хотелось бы, просто потому что на нее смотрят, ее судят, и ей нужно всем своим видом показывать, что у нее нет тормозов.

В компьютерном клубе пахнет потом и сигаретами. Вообще курить там нельзя, но парни смолят украдкой всякий раз, когда Слава, хозяин заведения, оставляет за старшего кого-то из постоянных посетителей и уезжает по делам на своем громыхающем по выбоинам в асфальте УАЗе. Стюха тихо закрывает за собой тяжелую металлическую дверь, бетонный пол приятно холодит ее босые ноги. Она подходит к стойке, про себя повторяя скороговоркой молитву о том, чтобы место за кассой оказалось пустым. Там и вправду никого нет, но, завидев ее, рыжеволосый парень за одним из столов снимает наушники и подъезжает к ней на стуле с колесиками и оторванной спинкой.

— Че, Стюха, интернета надо?

— Да, Вась. — Она улыбается ему, прижавшись спиной к стойке, отчасти для того, чтобы удержать равновесие, отчасти — чтобы выпятить вперед свою маленькую острую грудь. — Пять минут.

Вася скользит по ней взглядом.

— Это столько твой Матвейка может продержаться? — усмехается рыжий. Она хмурится, улыбается уголком рта, делает вид, что ничего не понимает, хотя и на самом деле понимает тоже не до конца.

— Так что, пустишь меня? Пожалуйста?

Вася смотрит на нее долгим многозначительным взглядом и наконец кивает. Он не крутой, Васька, и Стюха об этом знает, поэтому не задумывается, какое впечатление производит на него. Это здесь он что-то решает, а в школе он — изгой, вечный прихвостень Сашки из параллельного класса, все свое время проводящий в этом душном подвале за стрельбой в воображаемых зомби.

Вася показывает ей знаком на свободный компьютер в самом углу, кликает