это произойдёт очень и очень скоро, — Агапкин говорил без каких-либо эмоций. Он просто констатировал факт.

— И в чём же меня обвиняют? В том, что я отметелил эту мразь Кучумова?

— С гражданином Кучумовым, как раз, всё понятно. Он уже дал признательные показания. Так же он сообщил, что был вашим подельником и реализовывал привезённые вами с Большой земли продукты и отдавал вам половину выручки. С этим мы ещё будем разбираться. Так же вы обвиняетесь в убийстве гражданки Кучумовой Елизаветы Фоминичны. Таким образом вы обвиняетесь по статье 136, пункт «г» уголовного кодекса РСФСР, умышленное убийство, совершенное с целью облегчить или скрыть другое тяжкое преступление, по ней вам грозит до 10 лет лишения свободы, так же по статье 142, умышленное тяжкое телесное повреждение, повлекшее за собой потерю зрения, слуха или какого-либо иного органа, неизгладимое обезображение лица, душевную болезнь или иное расстройство здоровья, соединенное со значительной потерей трудоспособности, — лишение свободы на срок до восьми лет, статье 193.18, противозаконное насилие над гражданским населением, учиненное военнослужащими в военное время или при боевой обстановке, влечет за собой применение мер социальной защиты в виде лишения свободы со строгой изоляцией не ниже трех лет, а при отягчающих обстоятельствах — высшую меру социальной защиты. Ну и за ваши спекуляции продовольствием согласно Постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 10.11.1932 года, которое звучит как «Скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы (спекуляция) продуктов сельского хозяйства и предметов массового потребления» — лишение свободы на срок не ниже пяти лет с полной или частичной конфискацией имущества. Так что, как видите, гражданин Ильин, дела ваши плохи. Вы признаёте себя виновным в совершении указанных преступлений? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать. Чистосердечное признание вам зачтётся при вынесении приговора.

Мда, картина Репина «Приплыли». Вот влип, так влип.

— Товарищ следователь…, — начал я, но был сразу же прерван.

— Ко мне вы должны обращаться гражданин следователь.

— Ну пусть будет так, — согласился я. Права качать в моём нынешнем положении глупо, — Гражданин следователь, то, что набил рожу этой гниде Кучумову я сознаюсь. Там было за что, поверьте. Он продовольствие, которое мы приобрели за свои деньги для того, чтобы доставить в город и передать в детские дома и больницы, через свою жену продавал за золото на рынке. Я случайно увидел у хозяйки квартиры, где живёт моя жена с дочерью, купленную у спекулянтов за золотые серёжки банку кофе из тех, что мы в последний раз привезли в Ленинград.

— А как вы определили, что это именно та банка кофе? Может это из совершенно другой партии?

— Перед погрузкой техник опрокинул на коробку банку с красной краской. Потом, конечно, оттирали, но разводы всё равно остались. Вот по ним я и узнал банку.

— Хорошо, продолжайте, — следователь быстро что-то записал в блокнот.

— Я забрал банку и поехал на аэродром, чтобы сообщить обо всём в особый отдел, а тут мне навстречу эта мразь идёт и лыбится довольный. Ну я и не сдержался.

— С этим ещё будем разбираться, — Агапкин сделал ещё одну запись, — А что вы скажете по убийству гражданки Кучумовой?

— Да не убивал я её! — воскликнул я. В ту же секунду у меня за спиной открылась дверь и следователь кому-то сделал успокаивающий жест, — Когда я рожу этому Кучумову рихтовал, она сзади подбежала и огрела меня по спине дубиной. Хорошо по голове не попала. Хотела второй раз ударить, но я перехватил дубину и попытался вырвать у неё из рук. Видел только, как она споткнулась и упала. Потом меня скрутили и оттащили в сторону. Что там было дальше я уже не видел.

— А вот гражданин Кучумов утверждает, что вы втянули его в спекуляцию продовольствием и заставили продавать продукты на рынке за золото, угрожая в случае отказа убить его супругу. Он испугался и пошёл у вас на поводу, втянув в преступный промысел свою жену. В этот раз вы, с его слов, потребовали с него отдать вам всё золото, которое было выменяно на продукты, но он пригрозил, что сообщит в органы. После этого вы набросились на него, стали жестоко избивать, а когда гражданка Кучумова бросилась на помощь мужу, то вы хладнокровно убили её, ударив тупым твёрдым предметом в висок. Что вы на это скажете?

Допрашивал меня следователь несколько часов. Нет, меня никто не бил, никто не унижал. Агапкин лишь задавал вопросы, пытался поймать на нестыковках. Потом отвели в камеру. Была уже глухая ночь.

Всю следующую неделю допросы шли ежедневно. В конце недели Агапкин встретил меня радостный, словно в лотерею выиграл.

— У меня для вас, гражданин Копьёв, хорошие новости. Мы опросили ваших подчинённых и они подтвердили, что продовольствие было куплено на собранные средства. Так же у вашего старшины оказались накладные, выданные Кучумовым о приёмке груза. Правда в своих ведомостях он это никак не зафиксировал и продукты присвоил себе. Впрочем бывший интендант Кучумов во всём признался и уже расстрелян по приговору военного трибунала. По убийству гражданки Кучумовой статья вам переквалифицирована на 139-ю, убийство по неосторожности, а равно убийство, явившееся результатом превышения пределов необходимой обороны. По ней вам грозит до 3-х лет лишения свободы, либо принудительные работы на срок до одного года.

Уже в камере я задумался. Ну в то, что меня расстреляют я как-то не верил. Но и прохлаждаться в лагере или тюрьме, когда идёт война, я не собирался. Я не Солженицын, который решил, что в лагере шансов уцелеть значительно больше, чем на фронте в преддверье наступления и просто таким образом дезертировал. Хотя, с другой стороны, можно отсидеть, а потом кричать на всех углах, что являешься жертвой репрессий кровавого сталинского режима. За бугром так вообще примут с распростёртыми объятиями, если ещё и будешь лить потоки грязи на СССР. Глядишь Нобелевскую премию дадут. Мира. Что-то подумал об этом обо всём и аж затошнило. Ну уж нет. Я лучше на фронт, хотя бы и рядовым в пехоту.

На следующий день я попросил у Агапкина лист бумаги и написал, что признаю себя виновным в убийстве гражданки Кучумовой по неосторожности, раскаиваюсь и прошу отправить меня на фронт, чтобы кровью искупить свою вину.

А через день рано утром за мной в камеру пришёл конвой. Если честно, то сердечко слегка ёкнуло в груди. Меня посадили в кузов тентованной полуторки, двое конвойных расположились там же и куда-то повезли. Как оказалось на Комендантский аэродром, там пересадили в транспортный ПС-84 и всё так же под конвоем