Китайская политика «закрытых дверей», по крайней мере в отношении американских ученых, начала меняться к концу 1970-х годов. Так, Джозеф Эшерик, собирая материалы для своей новаторской работы 1987 года «Истоки Боксерского восстания», смог провести в Китае год, начиная с осени 1979 года, и провести масштабное исследование по обзорам устных рассказов бывших «боксеров», выполненным студентами и преподавателями исторического факультета Шаньдунского университета в 1960-е годы. Я впервые приехал в Китай в 1977 году, но по-настоящему мой интеллектуальный контакт с китайскими учеными начался лишь в августе 1981 года, когда я посетил конференцию «Общество Китая в конце династии Цин и начале республиканского периода» в Фуданьском университете в Шанхае. Хотя это было масштабное мероприятие, на него пригласили мало иностранцев, а мы с Альбертом Фойерверкером были единственными некитайскими участниками. Конференция шла вполне свободно, китайские участники могли публично критиковать или хвалить друг друга по весомым основаниям, а также высказываться аналогичным образом про меня и Фойерверкера. Материалы конференции впоследствии были опубликованы на китайском языке, и, по крайней мере в моем случае, не было попыток перекроить то, что я написал, чтобы сделать это более политически приемлемым. Я уехал с конференции с ощущением — возможно, слегка преждевременным, — что в области свободы коммуникации в Китае достигнут реальный прогресс.

Мой первый опыт реального исследования в Китае случился в 1987 году, когда я очень плодотворно провел время в Шаньдунском университете, читая записи устных рассказов о Боксерском восстании, и в Нанькайском университете в Тяньзине, где мне удалось сделать копии множества неопубликованных исторических материалов, относящихся к «боксерам» в Тяньзине и других местах провинции Хэбэй и собранных преимущественно выпуском 1956 года исторического факультета Нанькайского университета. Во время визита в Шаньдун я почти целый день проговорил с Лу Яо, одним из важнейших историков Боксерского восстания в Китае и главным инициатором обзоров устных рассказов в Шаньдуне. Во время нашей беседы профессор Лу совершенно открыто говорил об ограничениях процесса опроса, как он проводился в прежние годы силами студентов исторического факультета в Шаньдуне.

К тому моменту было возможно поддерживать регулярные контакты с китайскими учеными, а некоторые из них сами начали выезжать за границу ради своих личных исследовательских интересов. Кроме того, ученые за пределами Китая, помимо доступа к коллекциям Первого исторического архива в Пекине и Второго исторического архива в Нанкине, теперь могли вести крупные исследования в региональных и окружных архивах в различных частях Китая. Более того, китайцы начали публиковать большие собрания документов из собственных архивов, что сделало их легко доступными для читателей за пределами Китая.

По политическим причинам власти Китая время от времени отказывали в визе иностранцам и лицам китайского происхождения, живущим за границей, в ответ на публикации или публично озвученную критику, которые Пекин счел оскорбительными, и делают так до сих пор. Им также случается периодически ограничивать доступ к конкретным архивам, и до сих пор вести исследования по политически проблемным темам в Китае относительно сложно. Но в целом доступ как к людям, так и к документации необычайно упростился за последние шестьдесят лет. То же относится к интервьюированию людей, сыгравших важную роль в недавней истории Китая или способных пролить свет на то, как выглядела жизнь на разных уровнях Китайского общества в тот или иной момент в годы правления Мао Цзэдуна. Хотя сохраняется множество препятствий, здесь ситуация также намного лучше, чем шестьдесят лет назад.

Еще одна область, связанная с политикой, где за последние шестьдесят лет произошла радикальная перемена, — становление Китая как крупной силы в мировой экономике начала XXI века, то есть нечто непредставимое во времена моих старших классов. Этот факт преобразовал вопросы, которые сейчас задают историки. Он также вылился в поразительный рост числа китайцев, обучающихся за рубежом: более 328 000 в 2015–2016 учебном году только в США (по данным Института международного образования). Эта цифра составляла 31,5 % всех иностранных студентов в США в тот период. Большая часть китайских студентов после завершения учебы и возвращения домой откроют для себя новые перспективы своей жизни в Китае и, как хочется надеяться, проявят больше интереса к историям о Китае, написанным некитайскими специалистами.

Социокультурные факторы

Когда я говорю «социокультурные факторы», я имею в виду прежде всего новые события, произошедшие в интересах историков всего мира за последние полвека и повлиявшие на тип вопросов, которые мы задаем о Китае. Некоторые из этих событий представляют собой развитие тенденций, уже наблюдавшихся в 1970-е и 1980-е годы. Примечательный пример — изучение народной культуры, в том числе вопроса о том, как она одновременно отличалась от культуры элиты и взаимодействовала с ней. В этой области произошел настоящий взрыв публикаций, начавшийся с издания в 1985 году книги «Народная культура Китая в период поздней империи», новаторской работы под редакцией Дэвида Джонсона, Эндрю Дж. Натана и Эвелин С. Равской. Дальнейшие вехи включали в себя в области истории труда работы по таким разнообразным группам, как шанхайские проститутки, пекинские рикши и заводские рабочие в Шанхае и Тяньзине, а в области популярной культуры — исследование альманахов, фольклора, оперных представлений и пропаганды военного времени.

Еще одно изменение, которое приобрело огромную важность, — влияние антропологии на работы по истории в Китае (что отражает тенденцию, существующую в историографии в США и в остальном мире в целом). Далее, гендерные исследования и работы по проблемам женщин, которые только начали привлекать внимание, когда была опубликована моя первая книга (1963 год), с тех пор стали гораздо многочисленнее. Как писали издатели знаковой работы «Рождая Китай: женщины, культура и государство» (Engendering China: Women, Culture, and the State, 1994), «Китай через призму гендера выглядит не только более инклюзивным — он выглядит другим». Другие новые области исследований в последние годы включали в себя историю медицины и болезней, роль не-ханьских групп населения в истории Китая, миграцию из Китая за границу, историю экологии.

Было время (еще в XIX веке, конечно), когда на Западе воспринимали Китай как нечто единственное в своем роде, кардинально отличное от привычных стран. Китай был статичной, неизменной цивилизацией. Он был странным местом, трудным для понимания. И существовал в изоляции, герметично запечатавшись от остального мира. Затем, по мере того как западные ученые начали лучше понимать Китай, особенно на протяжении последнего полувека или около того, эти мифы стали один за другим подвергаться пересмотру. И, что еще важнее, перемены стали восприниматься такой же основой истории Китая, как и всех основных цивилизаций, и стало ясно, что через торговлю, религию и другие контакты китайцы были тесно