собирались на плацу для массовой гимнастики под марши. Во время Культурной революции многие битвы фракций завершались захватом одной из групп вещательной станции, словно трона, даже если они и продолжали передавать те же лозунги и песни.

Во время той же Культурной революции каждое массовое собрание начиналось «Алеет восток» и завершалось «Интернационалом». Между исполнением «Он — звезда, спасающая народ» и «Никто не даст нам избавленья» многие начали задумываться о множестве противоречий революции. Те, у кого был доступ к коротковолновым транзисторным приемникам, начали слушать «Голос Америки», «Московское радио» и тайваньский «Голос свободного Китая». Между бомбардировкой правительственной пропаганды и шепотом «вражьих голосов» слушатели вынашивали альтернативные мысли, скрывавшиеся под исполнением публичных лозунгов и коллективных ритуалов.

После смерти Мао и окончания Культурной революции песни вроде «Алеет восток» звучать перестали. Хотя люди все еще слушали «Большого Дэна» (имеется в виду выдающийся лидер КНР Дэн Сяопин) из громкоговорителей в течение дня, ночью они переключались на «Малышку Тенг» (тайваньскую певицу Терезу Тенг). Мягко воркуя из радиоприемников и магнитофонов, ее слащавые песни о любви, которые Коммунистическая партия считала «желтой» или порнографической музыкой, растапливали сердца нации, окаменевшие за десятилетие «красных песен» под ритм военных маршей. Популярность Терезы Тенг также открыла новую эру потребления СМИ в Китае, которая стала знаком сдвига от коллективного к индивидуальному, от публичного к частному, от централизованного контроля до безудержного пиратства. Громкоговорители и фильмы, когда-то главные посредники партийной пропаганды, все больше вытеснялись домашними развлечениями в форме стерео и караоке, телевидения и видео.

Когда в 1990-е годы телевидение распространилось шире, многие сельские киномеханики лишились работы, а с ней и каких-либо социальных гарантий. В недавние годы они десятками тысяч собирались на демонстрации у провинциальных офисов вещания, требуя пенсий. В новом тысячелетии Министерство культуры Китая возродило передвижное кино с целью показывать «один фильм в месяц в каждом селе», что отчасти способствовало духовной конкуренции правительства с процветающими христианскими церквями.

В духовном вакууме постмаоистских лет «красные песни» со всеми ностальгическими ассоциациями совершили эффектное возвращение под ритмы диско. Сегодня все еще можно услышать, как куранты старого здания таможни на набережной Вайтань в Шанхае отбивают «Алеет восток»: по нарастающей, по такту каждые четверть часа, завершая полной песней в начале часа. Куранты здания таможни, сделанные по образцу лондонского Биг Бена и построенные британцами в 1927 году, играли «Вестминстерские четверти» до Культурной революции, когда мотив сменился на «Алеет восток». В 1980-е годы он опять поменялся на «Вестминстерские четверти», только чтобы вернуться к «Алеет восток» в 2003 году. Как и красные флаги над каждым колониальным зданием на набережной Вайтань, эта песня воплощает китайский национализм. Но что чувствует старшее поколение китайских туристов, узнав песню? Ностальгию или отвращение? Гордость или иронию?

Весной 2016 года, в пятидесятую годовщину Культурной революции, новый клип на песню «Алеет восток» с измененным текстом облетел китайские СМИ, но в самом скором времени подвергся цензуре:

Снова алеет восток, снова взошло солнце.

Си Цзиньпин стал наследником Мао Цзэдуна.

Он борется за возрождение нации,

Он — звезда счастья народа.

«Снова алеет восток», с видеорядом, перемежающим съемки Мао и Си на фоне восходящего солнца, стал одним из нескольких вирусных клипов (включающих такие песни, как «Большой Папа Си любит Маму Пэн»), которые комментаторы считают частью растущего культа личности Си и показателем роста его идеологического контроля над СМИ. В конце концов, Си открыто заявлял: «Партия и правительственные СМИ — фронт пропаганды, они должны называться “Партия”».

Однако эти клипы появились не в Отделе пропаганды, а анонимно на местах. Пока неясно, кто их создатели — льстецы, заискивающие перед Верховным Лидером, или культурные партизаны, которые высмеивают Си и подрывают его авторитет, ассоциируя его с Культурной революцией. Впрочем, пользователи Интернета отреагировали преимущественно негативными комментариями, а после исчезновения песни из китайского сегмента Сети она вновь появилась на YouTube вместе с афоризмом: «Диктатура рухнет от смеха народа». И действительно, если китайская пропаганда уже не в силах завоевать сердца и умы — или заставить рыдать, — она определенно может заставить смеяться.

34. Почему говорить о «культурной революции» до сих пор трудно?

Сяофэй Тянь

Я родилась во второй половине Великой пролетарской культурной революции, политического движения, запущенного Председателем Мао Цзэдуном в 1966 году и впоследствии всегда именуемого «великой катастрофой длиной в десять лет», причинившей множество физических и психологических страданий по всему Китаю. Те крохи, которые я помню о ней, — проблески в черно-белых тонах или, если выражаться точнее, в бесцветных образах сна, кроме вездесущего розового изображения Председателя Мао на стене. Один такой проблеск содержит маленькие скомканные листки с нацарапанными на них стихами в классическом стиле, которые мой отец переписал и принес с площади Тяньаньмэнь весной 1976 года. Мне еще не исполнилось и пяти лет, я только начала учиться читать и слабо представляла, что такое стихи. Запечатлеться в моей памяти им помогла атмосфера высшей секретности, в которой отец показал их матери, приглушенные голоса родителей и тревожное предупреждение мне и брату, чтобы мы никому ничего о них не говорили.

Лишь многие годы спустя я узнала, что это были за стихи: стихи скорби, стихи протеста. Их сочиняли, развешивали, читали вслух и переписывали сотни тысяч людей, собиравшихся на площади Тяньаньмэнь в марте и начале апреля 1976 года; они пришли, чтобы участвовать в народной демонстрации, оплакивавшей недавнюю смерть премьер-министра Чжоу Эньлая и протестовавшей против правительства, особенно против супруги Мао — Цзян Цин и ее союзников, которые впоследствии, после своего падения, стали известны как «Банда четырех». Пятого апреля полиция, солдаты, Народно-освободительная армия и ополчение с дубинками и резиновыми пулями выгнали с площади тысячи демонстрантов. Аресты начались немедленно и продолжились в ближайшие месяцы после инцидента, который правительство назвало «контрреволюционным». Мао умер, «Банда четырех» встретила свой конец позже в тот же год, а многие стихи с демонстрации в итоге были собраны в том, озаглавленный «Избранная поэзия Тяньаньмэнь» и опубликованный в 1978 году. Когда я читала стихи в нем, слова на печатных страницах выглядели отстраненными и незнакомыми, но они вызывали в памяти беглые строчки на мятых листках и перешептывания за закрытыми дверями. Слова и опасность тесно связаны. Еще я научилась ценить тот завораживающий факт, что большинство стихов было написано в классическом стиле, некоторые из них представляли собой цы — песенную лирику, написанную размером многовековой давности.

Хотя я медиевист, с 2001 года я веду курс «Искусство и насилие