– Да, очень сильная девочка, – подтвердил Антон Илларионович. – Согласен, что школы, конечно, никакой, да и раньше надо было начинать, но прыгучесть, гибкость, растяжка от природы мощнейшие. Очень перспективный ребенок. Может выйти особенный, уникальный артист, если, как ты понимаешь, есть упорство, трудолюбие, умение заниматься. И характер цирковой.

– Этого навалом, – усмехнулся Казарин и спросил: – Вы бы ее взяли?

– Я бы взял не задумываясь, если ты утверждаешь, что работать она готова, характер есть, и она адекватно управляемая, – ответил старший Казарин, но уточнил: – Правда, работы, как ты сам понимаешь, очень много, учить и переучивать, а девочке уже десять.

– С такими данными десять – это ерунда. Очень одаренная девочка, справится, – отмахнулась Стелла Ивановна и спросила: – Данечка, ты хочешь, чтобы мы взяли эту девочку? Почему? А ее родители не будут возражать?

Он посмотрел на них обоих, глядевших на него вопросительно, и, как всегда, со скрытой осторожностью и надеждой на полное примирение и прощение, вздохнул и выдал признание:

– Глаша – моя дочь.

– Что-о-о?.. – Мама схватилась рукой за горло и отступила.

– Моя дочь, – кивнул, повторив еще раз, Даниил и добавил: – И ваша внучка.

– О господи! – всхлипнула мама, покрутила потрясенно головой и повторила еще раз: – О господи!

– Внучка? – переспросил сиплым из-за спазма голосом Антон Илларионович и автоматически обнял жену защитным жестом: оберегая и поддерживая одновременно, вместе переживая потрясение.

– Внучка, – подтвердил Казарин тоже хрипло.

– Данечка… – заплакала мама. – Это же счастье. Это же такое счастье…

– И ты готов нам ее отдать, доверить? – не верил отец в такую возможность и, как ни избегали они все эти годы больной, мучительной темы, спросил: – В цирк отдать? После твоей страшной травмы и всего того, что ты пережил?

– Никто не застрахован от такого, пап, и вы лучше меня это знаете. Никто не виноват в том, что случилось со мной: ни вы, ни я, давно пора это понять и перестать изводить себя и друг друга. Но Глашуня, как и все Архаровы, не может жить без цирка, это у нее в крови, она бредит цирком и хочет жить им и дышать. И нет никого на этом свете, кроме вас, кому бы я мог доверить своего ребенка, кто бы любил и заботился о ней и осуществил все ее мечты. – Он почувствовал пощипывание в глазах, посмотрел на прижавшихся друг к другу, потрясенных родителей и поспешил убавить накал: – Кстати, она мечтает работать в Цирке дю Солей, чтобы вы знали. Перспективку прочувствуйте.

– А ее мама? – почти шепотом спросила Стелла Ивановна.

– Моя единственная женщина, – усмехнулся Казарин. – Ее зовут Надя. Одиннадцать лет назад я ее потерял по глупости, а недавно мы случайно встретились. А может, и не случайно, а по судьбе, но теперь уж без вариантов, невестка ваша. И сейчас она и дедушка с бабушкой Глаши сидят в кафе в холле и ужасно нервничают, ожидая вашего вердикта.

– А она знает о твоей травме и почему ты ушел из цирка? – напряженно спросил Антон Илларионовича.

– Знает, – кивнул Казарин. – Я ей рассказал.

– И она отпустит дочь, даже зная, как это опасно? – спросил напряженно отец, вглядываясь в лицо Даниила.

– Отдаст нам? Доверит? – расширила его вопрос мама, тоже тревожно рассматривая сына.

Он усмехнулся, подумав: вот оно то самое – «и в горе и в радости, пока смерть не разлучит!» Так всегда было – они одно целое – все друг в друге: и работа, и жизнь, и потери, и радости, и вину тяжкую столько лет в себе несли. А теперь вот такое…

– Отпустит и доверит, когда вы объясните ей, какой дар у ее дочери. Впрочем, Надюха всегда понимала, что у дочери есть определенная одаренность, – убежденно уверил он родителей.

– Боже, господи! – вдруг воскликнула Стелла Ивановна, всплеснув руками, только сейчас в полной мере осознав. – Антон, она же Архарова, ты понимаешь?! – Она схватила мужа за руки и посмотрела потрясенно ему в лицо: – Архарова, наша! Продолжение династии!

– И даже больше, чем вы можете себе представить, – таинственно высказался Даниил.

– В каком смысле? – переспросил Антон Илларионович.

– Сейчас увидите, – пообещал Казарин, махнул Глаше рукой и двинулся ей навстречу.

Они о чем-то пошептались, девочка кивнула, перелезла через барьер, снова вышла на манеж, встала в начальную позицию, сделала мостик, вышла из него на стойку на руках, вытянув вверх ножки. Снова вернулась в мостик, перевернулась, встала на ноги, сделала колесо и, подпрыгнув, раскинула руки в приветственной репризе, закончив упражнение.

– Боже мой! – совершенно потрясенным шепотом протянула Стелла Ивановна. – Это же Клео!..

– Кто-нибудь здесь в переселение душ верит? – наблюдая за дочерью, поинтересовался Казарин. – Или будем считать это ярким проявлением генов?

– Обалдеть! – произнес Антон Илларионович, не отрываясь глядя на внучку.

А Глафира, постояв в приветствии, улыбнулась задорно и побежала к ним. Перелезла шустренько через барьер, подскочила к Даниилу и – ну уже никаких сил терпеть у нее не осталось! – выпалила с надеждой:

– Ну как, я вам понравилась? – И посмотрела благоговейно сначала на Стеллу Ивановну, а потом на Антона Илларионовича и расширила вопрос: – То есть у меня есть способности какие-то?

– Способности у тебя исключительные, – со всей серьезностью ответил ей Казарин-старший.

– Так что, ура? – Девочка посмотрела широко распахнутыми глазищами на отца.

– Еще какое ура, Глашуня, – кивнул Даниил и наконец открыл ей главную интригу. – Познакомься, Глафира, это твои бабушка и дедушка.

– Они же Архаровы, – пожав плечами, напомнила Глаша.

– Глаш, все дело в том, что ты тоже Архарова, – растолковал Даниил.

– Я-а-а? – указала она на себя ладошкой, совершенно обалдев от такой информации и чуть не заикаясь, покрутив головой от шока, напомнила: – Но ты же Казарин!

– Глашунь, я и Казарин, и Архаров. – Даниил протянул руку обнять ребенка.

Но девочка сделала шаг назад, смотрела на него обалдевшими, расширившимися от потрясения глазами, крутила головой и вдруг неожиданно расплакалась, переводя ошарашенный взгляд с одного лица на другое.

– Ну, иди, бабушка, – легонько подтолкнул мать под локоть Даниил, – успокаивай, я пока понятия не имею, как это делается, только учусь.

Стелла Ивановна шагнула к девочке, обняла ее, прижала к себе, отстранилась, не выпуская из объятий, что-то прошептала на ухо, потом вытерла слезки, стала что-то тихонько объяснять, посмотрела на мужа, и он, поняв с полуслова, шагнул к ним и обнял внучку с другого бока, тоже что-то ей сказал. Глаша перестала плакать, кивнула, шмыгнула носом…

– Ждем вас в фойе, – сказал Даниил поднявшему на него глаза отцу.