самостоятельным перечнем, а подчинен задаче рассказать, откуда приходят в Киев моноксилы. Представляется, что выделение именно этих городов (кроме Любеча и Вышгорода, лежащих уже в непосредственной близости от Киева) тесно связано с последующей информацией и информатором раздела, поскольку в приводимой здесь ономастике прослеживаются скандинавизмы. Обращает на себя внимание и то, что перечисленные в северной части пути города (см. коммент. 5 к гл. 9) не только были крупнейшими торговыми и политическими центрами, но и хорошо известны как пункты пребывания великокняжеских, состоящих в значительной степени из скандинавов, дружин (см. коммент. 6, 11, 13 к гл. 9).

Второй пассаж — описание Днепровских порогов (9, 24-79). Подробность и яркость его, указание мелких деталей внешнего вида порогов, характеристика способов преодоления каждого из них свидетельствуют о том, что описание вышло из-под пера очевидца, на собственном опыте познакомившегося с трудностями плавания по этому отрезку Днепровского пути. Включение именно в этот пассаж собственно византийских (точнее константинопольских) реалий: сопоставление ширины первого порога с циканистерием (9, 26; см. коммент. 30 к гл. 9), а переправы Крария с ипподромом (9, 68; см. коммент. 48 к гл. 9) указывают на то, что автором его является житель Константинополя: побывавший в Киеве купец или, как предполагает большинство исследователей (DAI. II. Р. 19), член византийского посольства в Киев, участвовавший в подписании договора 944 г.

К характеристике порогов примыкает и, видимо, принадлежит тому же автору пассаж о жертвоприношениях на о. Св. Григория, который также содержит мелкие детали; их изложение выдает очевидца. Завершается этот пассаж обобщением отношений росов и печенегов, о чем речь шла неоднократно и в главах 1-8, и в главе 9.

Оба пассажа содержат значительное количество топонимов и два личных имени, передача которых обнаруживает разнобой. Так, сохранение носового e, в имени Σφενδοσθλαβος и форм с χ в названиях порогов 'Οστροβουνιπραχ и Βουλνηπραχ как будто свидетельствуют о южнославянской передаче названий, как считало большинство исследователей, но может быть объяснено и из древнерусского языка, как это показал А. А. Зализняк (см. коммент. 8, 33, 40 к гл. 9). Остальная ономастика распадается на две языковые группы: древнерусскую (Милиниски, Чернигога, Киоава и др. и "славянские" названия порогов) и древнескандинавскую ("росские" названия порогов). К последней, возможно, принадлежит также сохранение ν в имени 'Ιγγωρ (< Ingvarr, Игорь) и -γαρδας (<gardr в Νεμογαρδας ) вместо регулярного славянского -градъ (см. коммент. 9, 6 к гл. 9). Два языковых пласта ономастики в этих частях, написанных, по всей вероятности, византийцем — в первом случае со слов местного жителя, вносившего скандинавизмы, во втором — по личным наблюдениям — говорят о наличии у автора сведений, почерпнутых на месте. Наиболее вероятным информатором такого рода мог быть представитель великокняжеского окружения, участвовавший либо в торговых сделках с греческими купцами, либо в дипломатических переговорах, сопровождавших заключение договора 944 г. Четкое и правильное в большинстве случаев соотнесение названий порогов с их описанием позволяет, более того, высказать предположение, что этот информатор (или информаторы) сопровождал автора данных пассажей в плавании через Днепровские пороги по меньшей мере до о. Св. Григорий. Учитывая же несколько большую точность передачи "росских", т.е. скандинавских, названий порогов и вероятную "скандинавизацию" имени Игорь и ойконима Немогардас, можно предположить — как это и делает большинство исследователей, — что информатором был один из "росов", член (и, видимо, достаточно высокопоставленный, может быть, один из тех, чья подпись стоит в договоре 944 г.) великокняжеской дружины, скандинав по происхождению, хорошо владевший и древнерусским языком. Не исключено также, что он находился в конвое, сопровождавшем византийское посольство на обратном пути в Константинополь.

Третий тематический пассаж этого раздела (9, 80-104) посвящен описанию пути от о. Св. Эферий до Месемврии. Представляется, что он имеет принципиально отличное от предшествовавших двух пассажей и второго раздела гл. 9 происхождение. По своей структуре и элементам описания: перечисление стоянок, времени пути между ними, условий плавания — он приближается к распространенным еще с античного времени и продолжавшим функционировать и в средневековье периплам. Можно предполагать, что составитель главы 9 включил необходимый для полноты описания раздел соответствующего перипла, возможно, дополнив его сообщением о печенегах, нападающих на потерпевших кораблекрушение мореплавателей вплоть до устья Селины, заимствованным из концовки предшествующего пассажа (9, 78-79).

Следы компилирования нескольких источников и редактирования текстов отмечены в "периплическом" пассаже и во втором разделе главы, где составитель отсылает читателя к предшествующему повествованию — "как было рассказано" (9, 87 и 112) и, начиная второй раздел, перебрасывает мостик к началу главы — "образ жизни этих самых росов..." (9, 104).

Таким образом, по содержанию и источникам глава 9 объединяет два раздела, первый из которых членится на три пассажа: описание сбора моноксил в Киеве и Витичеве; описание Днепровских порогов и пути до о. Св. Эферий, источниками которых являлись наблюдения очевидца и информация двуязычного "роса"; и фрагмент византийского перипла. Второй раздел, основанный на сообщениях русскоязычного информатора, посвящен описанию жизни "росов".

Состав и тематика главы 9 существенно отличают ее от остальных частей сочинения "Об управлении империей". Она включена в первую часть труда Константина, "дидактическую", и совершенно не соответствует ей по своим задачам. Поэтому большинство исследователей полагает, что она должна была находиться во второй части повествования, рассказывающей "о народах" (DAI. II. Р. 18). Но и там аналогий главе 9 нет. Внимание Константина во второй части сосредоточено на политической обстановке в описываемом регионе, на отношениях с империей, христианизации народов. Ничего подобного нет в главе 9, хотя первая половина — середина X в. — время интенсивных экономических, политических, культурных контактов Древнерусского государства с Византией.

93

Термин 'Ρως у Константина обозначает народ или его часть; производные 'Ρωσια (см. также гл. 2, 6, 37, 42) — принадлежащую росам землю, а ρωσιστι (буквально "по-росски") — язык, на котором они говорят. В связи с этим в науке с давних пор ведутся споры: 1) о появлении термина 'Ρως/'Ρως; 2) о его распространении в византийских источниках; 3) о его происхождении и, наконец, 4) о его содержании.

Первые упоминания "росов" в византийских текстах относятся к IX в. Это сообщение о нашествии на малоазийский город Амастриду (по южному берегу Черного моря) "варваров росов — народа, как все знают, дикого и жестокого" (βαρβαρων των 'Ρως, εθνους, ως παντες ισασιν, ωμοτατου και απηνους) (Васильевский В. Г. Труды. Т. III. С 64; Schultze V. Altchristliche Stadete und Landschaften. Guetersloh, 1930. Bd. II/l. S. 212-217) в "Житии Георгия Амастридского" (Beck H.-G. Kirche. S. 512;