Лизетт просияла:

— Замечательно, Грег! Леса вокруг озера напоминают мне буковые рощи в Вальми!

Грег засмеялся:

— Но ведь нет ни малейшего сходства между секвойями и буковыми деревьями, дорогая. Среди секвой могла бы запросто затеряться вся Нормандия.

— Ну и что, — со смехом ответила Лизетт, радуясь, что неловкость, возникшая после того, как муж предложил поехать домой, исчезла. — Леса озера Тахо и Эльдорадо действительно напоминают мне буковые рощи Вальми, но это вовсе не означает, что секвойи красивее буковых деревьев.

В выходные они отправились на озеро Тахо, а в течение последующих нескольких месяцев посетили долину Напа, Солт-Лейк-Сити, Ла-Холью и Мехико. Рекламное агентство процветало. Когда Грег ездил по делам в Нью-Йорк, Лизетт сопровождала его. В помощь Симопет они наняли еще одну няню. Теперь Грег и Лизетт вращались в еще более высоких кругах. Успехи компании «Диринг адвертайзинг» привлекли к ним внимание прессы, поскольку Грег был молодым и симпатичным миллионером. Их фотографии все чаще стали появляться в газетах и журналах. Эта супружеская чета восхищала всех: Грег, с взъерошенными волосами, выгоревшими на солнце, широкоплечий, энергичный, общительный, и Лизетт, темноволосая, с очаровательным французским акцентом и пленительной грацией. Этой паре, казалось, имевшей все, очень завидовали.

* * *

— Я помогу вам только в том случае, миссис Диринг, если вы полностью доверитесь мне, — сказала доктор Элен Росман, с интересом разглядывая Лизетт.

— Но я доверяю вам, — ответила Лизетт, чувствуя, как во рту пересохло. Она не знала, чего ожидать от психиатра. Прошло несколько месяцев, прежде чем Лизетт набралась храбрости и отправилась к врачу. И вот теперь, в кабинете, она поняла, что ей не хочется говорить с незнакомой женщиной о своей интимной жизни с Грегом. — Извините. — Лизетт поднялась. — Я совершила ошибку, мне не следовало приходить к вам. Простите, что отняла у вас время, доктор Росман.

— Ничего страшного, — невозмутимо промолвила та. — Но поскольку вы заплатили, не советую вам уходить. Давайте посидим немного молча. Редко ведь появляется возможность побыть в тишине, не так ли?

Лизетт недоверчиво посмотрела на врача, но все же опустилась в кресло. Она не могла определить, сколько лет Элен Росман. На вид — от тридцати пяти до пятидесяти. Ни макияжа… ни стремления выглядеть женственно… волосы пепельно-серого цвета, собранные сзади в тугой узел.

Молчание начало действовать Лизетт на нервы.

— Мне нужен вовсе не психиатр, — внезапно сказала она. — Я не сумасшедшая, поэтому сама знаю, что со мной. И мы действительно понапрасну тратим ваше время, доктор Росман. — Лизетт вновь поднялась.

Доктор Росман улыбнулась.

— Расскажите мне все, — попросила она. — Мне это очень интересно.

И тут Лизетт заговорила:

— Я люблю мужа. Люблю всем сердцем. Но я цепенею, когда он прикасается ко мне. Я не могу дать ему той физической любви, какой он заслуживает, и сама не получаю того, в чем нуждаюсь.

— Но ведь когда-то все было нормально, не так ли? — Доктор Росман взяла со стола карандаш и задумчиво повертела его в руке.

— Да, в самом начале. Когда мы жили в Париже.

— Вы сказали, миссис Диринг, будто знаете, что с вами. Означает ли это, что вам известна причина подобной перемены чувств?

Лизетт напряглась. Кроме отца и Люка, она никогда и никому не рассказывала о Дитере. И сомневалась в том, что сейчас сможет сделать это. Лизетт глубоко вздохнула.

— Я француженка, доктор Росман. С мужем я познакомилась во время высадки союзников в Нормандии. А через шесть недель мы поженились. — Она замолчала. В кабинете воцарилась тишина. Доктор Росман, казалось, с большим вниманием изучает рисунок на портьере. — Через несколько часов после свадьбы муж вернулся в свою часть, и я увидела его только через десять месяцев. — Лизетт провела дрожащей ладонью по лбу. — Когда он вернулся, ребенку было уже три месяца. Муж очень обрадовался, сказал, что его сестра тоже родилась семимесячной. Он просто не дал мне возможности объяснить ему…

На этот раз пауза затянулась. Доктор Росман терпеливо ждала. Теперь ее внимание переключилось на ковер.

— Ребенок был не от него. Я собиралась рассказать ему…

И снова воцарилось молчание.

— Но так и не сказали, — закончила за пациентку доктор Росман.

Лизетт кивнула:

— Отец ребенка был немцем. А мой муж участвовал в освобождении Дахау. Он никогда не понял бы меня. И, рассказав ему все, я потеряла бы его.

— Вот оно что, — промолвила доктор Росман, чертя что-то на листе бумаги. — И когда вас начали терзать угрызения совести?

— После приезда в Америку. Когда я увидела, как радуется внуку свекровь, а муж с гордостью показывает знакомым Доминика как своего сына. — Глаза Лизетт засверкали. — Я понимаю, доктор Росман, почему испытываю чувство вины! Но почему это влияет на меня именно таким образом? Почему я стала почти фригидной?

Взгляд Элен Росман выразил сочувствие.

— Потому что вы боитесь, — тихо сказала она. — Боитесь наступления оргазма, боитесь потерять контроль над своими чувствами. Ведь, потеряв контроль, вы стали бы беззащитны перед терзающим вас желанием рассказать обо всем мужу. В момент оргазма вы не владеете собой. Это эмоциональный и физический взрыв, когда теряют себя и чувство личности… моментальное растворение в партнере. В такой момент подсознание убеждает вас рассказать мужу правду. И чтобы предотвратить это, вы инстинктивно защищаетесь. То есть стараетесь избегать подобных моментов, оберегая себя от опасности.

Ошеломленная Лизетт уставилась на врача:

— Значит, я ничего не могу поделать с этим?

Доктор Росман продолжала что-то чертить в блокноте.

— У многих женщин есть такие же или сходные проблемы, миссис Диринг. Женщина не всегда знает, кто отец ребенка. Это бывает в тех случаях, когда замужняя дама имеет любовника. С наступлением беременности большинство женщин, если они намерены оставить ребенка, оказываются перед выбором: сохранить брак или разорвать его и начать новую жизнь, с любовником. И в любом случае они убеждают себя, что отец ребенка — тот мужчина, с которым они решают остаться. В таких ситуациях они правы на пятьдесят процентов.

— Но это ужасно! — воскликнула Лизетт.

— Возможно, но такова реальность. И это позволяет сохранить здоровую психику. Человеческий разум очень гибок, миссис Диринг. Мы верим в то, во что хотим верить, а если верим, это становится правдой.

— Но я ведь точно знаю! — возразила Лизетт. — В моем случае не существует пятидесятипроцентной вероятности, что Доминик — ребенок Грега! Это не его ребенок! Это сын Дитера! Я не желаю лгать себе! Это невозможно!

— Тогда вам следует рассказать мужу правду. Я не могу избавить вас от чувства вины. Это способны сделать только вы сами. Однако советую вам молчать, пока не убедитесь совершенно точно в том, что сможете пережить последствия признания.