Девушки жались  друг к другу, оставаясь у всех на виду. Вейя поняла, что это не селение, а лагерь, что разбили воины, которые сновали повсюду, вооружённые и в броне — видимо, тоже только прибыли. Вейя оглядывала их, высматривая того хазарина, который говорил с торговцем, да не находила, зато, как только дым рассеялся, увидела ещё один прибывший обоз, к нему сразу направились несколько дайчан. Вейя насторожилась вся, наблюдая, как из нутра обоза стали выталкивать пленников, на этот раз мужчин. Вейя уже пятерых насчитала, и все разных возрастов, как вдруг по горлу судорога даже прошлась от предчувствия чего-то волнующего, но оказалось, не обманчиво оно было, когда лихорадочно высматривала того, кого последним вытолкнули наружу. Сердце дёрнулось болезненно и остановилось как будто. Вейя сглотнула судорожно, одеревенев разом. Не может быть?! Верно, врут глаза и видят то, что так хотят видеть — отца родного. Живой и невредимый, хоть за бородой, что разрослась по челюстям, не признать воеводу, но Вейя узнала в каждой черте, в каждом движении, во взгляде зорком... Гремислав. Отец её. Сердце, отмерев, пустилось в галоп, да так рьяно, что поплыло всё кругом, что даже чужая земля и чужое племя — всё стало неважным. Живой Гремислав, только окликнуть, чтоб заметил её. Вейя поздно ощутила, как губы дрожат в улыбке, и не в силах даже спрятать её. Избора заметила, что с соратницей неладное творится, посмотрела удивлённо, а потом — додумалась — перевела взгляд туда, куда Вейя сейчас смотрела. И снова на Вейю.

— Знаешь из них кого? — шепнула она тихо.

Вейя кивнула только, а потом губами одними прошептала:

— Отец…

— Глупая, куда ты?! — ударился возглас Изборы рядом, но Вейя и не слышала её, рванулась вперёд, сама не понимая что делает.

Так долго искала. Так долго ждала.

Мимо пронеслись брань мужская, а потом Вейя споткнулась, и на спину обрушилось что-то тяжёлое, полоснуло, впилась в кожу острым лезвием боль, так что крик вырвался из горла, оглушая, и ноги сами подогнулись. Вейя упала, ободрав ладони о землю. Те, кто рядом были, всполошились, ещё не понимая, что произошло. Набежали дайчаны — того и гляди затопчут, посыпалась ругань. Вейя пошевелилась, да по спине что-то горячее проступило, намачивая ткань, жжение потянуло кожу. Но Вейя позабыла обо всём, вспомнив, куда бежала, подняла голову, загребая землю пальцами, жадно выхватывая взглядом среди мужских фигур тех невольников, да разве разглядишь теперь — закрыли. Кто-то подхватил её под локоть, вынуждая на ноги встать. Вейя вяло попыталась вырваться, да тут же столкнулась с взглядом тёмным, в свете заката вовсе жгучим, как крапива. Тот хазарин, что купил полянок, возвышался горой каменной над Вейей. Он повернулся к одному из своих дайчан, что-то сказал на своём, только и слышно, как громыхал как камнями голос. Теперь видела Вейя его лицо полностью открытым. Слабо угадывались в нём черты Тамира, да всё равно проскальзывало что-то, когда вот так хмурил брови и глядел неотрывно, а во взгляде гнев полыхал кострами.

— Куда бросилась бежать? — повернулся к ней, спрашивая не слишком чисто, как у Тамира выходило.

Вейя мотнула головой, не скажет ни за что. Про отца — не скажет.

— Знаешь, кто перед тобой?

Вейя снова головой качнула, а хазарин вдруг за подбородок схватил, сковав твёрдыми пальцами, больно на губу нижнюю надавил, просовывая палец в рот, по зубам мазнув, разжимая их.

— Язык есть, — Вейя дёрнулась, да он её сам выпустил.

— Что тебе, хазарин, нужно от меня?

Тот ухмыльнулся, к щекам жар бросился — что ему нужно, Вейе, конечно, понятно, да только больше от бессилия и злости спросила. Хазарин вдруг резко обхватил под затылок, к себе дёрнул, и хоть Вейя попятилась, а сильная рука не позволила отстраниться.

— Я старший сын Ибайзара Янар. А ты теперь рабыня в моём аиле, я тебя купил, и теперь будешь исполнять то, что прикажу. Если нужно, сапоги мне будешь вылизывать своим языком гладким. — Вейя стиснула зубы, проглатывая ком досады. — Готовься, пока я тебя не позову, — он поднял руку, давая знак своему дайчану, вернув к Вейе острый, как лезвие взгляд.

 Дайчан подступил, обхватил поперёк пояса, едва ли от земли не отрывая, за собой потащил. Вейя вывернуться пыталась, не замечая бьющейся на плече жаром боли, да так и не смогла найти отца — столпилось вокруг много кочевников. Дайчан затащил в какой-то гэр, пропитанный дымом и смолой древесной, бросил небрежно, как вещь какую, на подстилку твёрдую. Вейя слышала, как дайчан вышел, но пошевелиться не могла, лежала ещё так долго, сотрясаясь всем телом — пробрал лютый озноб. Боги, что будет теперь? И отец, не увидел её, да и как, если сразу отгородили. Вейя глотнула туго. Главное, он жив — звенело в голове и где-то в сердце, но вместе с тем ещё больше страх прокрадывался — как теперь выбраться из плена им обоим?

Ехать небольшим отрядом было опасно, да людей, кроме как полдюжины кметей, у Далебора не осталось, хорошо, Барайшир отправил своих проводить по пути надёжному. Теперь только богам молиться, чтобы хоть какой след Вейи отыскать. А князь, стало быть, нескоро дождётся своего сотника. Не думал Далебор, что так разминуться придётся, и вина жгучая вместе с злостью на самого себя брала, что подставил Вейю, хоть зол был страшно на неё за своеволие чрезмерное, которое подстрекало ещё больше, дразнило взять вверх над ней. Корил теперь себя, да только проку от того никакого, Вейя неизвестно где…

Далебор поморщился, рана ещё тревожила, стягивалась болью, так что подпирал к рёбрам ком, особенно ближе к вечери. Когда встали на очередной привал ночной на небольшом холме средь ольшаника, Огнедара подсела рядом, протянув целебный взвар, которым поила усердно, услугу делала для него, лишь бы только, верно, не прогнал из своего отряда.

— Скоро понимать начну заботу твою по-другому, — не упустил случая позлить да кольнуть поострее лисицу, но Огнедара никак не поддавалась на его поддёвки, оставалась спокойной и даже порой благородной, что Далебору самому становилось не по себе от своих же шуток. И что сквернее всего, когда видел задумчивость на лице полянки, понимая, о ком думает она, почему глаза горят, как угли, ядом всё нутро выжигала непрошеная ревность. В самом деле, будто других девиц нет, кроме этой беглой полянки, сохнущей по своему хазарину?

Послышался возглас возмущения, заставляя повернуться Огнедару и Далебора. Кмети шумно разговаривали возле костра с хазаринами: едва понимали друг друга, спорили о чём-то не зло, пытаясь каждый на своём выстоять, и такая досада почти мальчишечья ложилась на их лицах, что даже Огнедара не смогла сдержать улыбку. Завтра вернутся назад люди Барайшира, а они дальше пойдут, одни теперь уже...

— Седмицу уже кружим, а ничего, — посерьёзнев вдруг, сказала Огнедара, устраиваясь удобнее у костра, зябко подбирая под себя ноги, — как бы худого с ней не случилось.

Далебор опустил взгляд в миску, из которой пар пряный горячий струился, помрачнел. Сколько раз укорял себя за то, что забрал Вейю из аила, казалось, из-за этого рана и не унималась, медленно жаловала[О1]  — изъел всего себя. Что если в руках татей она? Внутри от мысли этой аж покоробилось всё, как бы Далебор ни отгонял её. Ответить Огнедаре было нечего.