милорд. И король Ричард там, и лорд Омерль, и лорд Солсбери, и сэр Стивен Скруп, и еще какое-то духовное лицо высокого звания, но имени не знаю.

– Я узнаю епископа Карлейля, – уверенно говорит Нортемберленд.

Интересно, по каким признакам он его «узнал», если вообще не видел, кто находится в замке, а сын никаких примет внешности не указывал? Смотрим в оригинал: «I belike», то есть не «я узнаю», а «похоже, что это» или «наверное, это». Ну, в такой интерпретации все нормально. Трудно переводчикам, я понимаю, ведь нужно все уложить в размер и ритм, так что волей-неволей приходится иногда поступаться точностью.

Болингброк отправляет Нортемберленда к замку с посланием:

– Скажите им, что я склоняюсь перед королем и признаю себя его вассалом, но только при условии, что он отменит мое изгнание и вернет мне наследство. Если он отказывается, то я считаю себя вправе применить силу, хотя мне очень не хочется проливать кровь на земле, которой правит наш король Ричард. И я готов быть покорным и доказать, что не хочу войны.

И это тоже правда. Некоторая неточность имеется в определении места: в реальности, когда Генрих отправлял Нортемберленда с посланием к Ричарду, король находился в замке Конуэй. Выслушав парламентера, Ричард согласился на личную встречу с Генрихом, но потом заподозрил, что Нортемберленд пытается заманить его в ловушку, и вернулся в замок, не доехав до Болингброка. Встречу перенесли в замок Флинт, и вот там она действительно состоялась.

Нортемберленд направляется к замку.

– Цели у меня мирные, – продолжает рассуждать Генрих Болингброк, – но наша встреча с королем ничего хорошего не предвещает, мы с ним как две враждующие стихии. Я не хочу ему зла, но бороться-то за свое кровное я должен! Ладно, вперед!

Раздается звук трубы, приглашающей к переговорам, ей отвечает труба внутри замка. Трубы. На стены входят король Ричард, епископ Карлейльский, Омерль, Скруп и Солсбери.

Йорк с восхищением комментирует вид Ричарда Второго:

– Смотрите, сам король! Он в гневе, взгляд исполнен величия. Нет, все-таки он настоящий король!

Бедный дядюшка, чье сердце разрывается между двумя племянниками-врагами! И вроде он все понимает про Ричарда и его правление, вспомним сцену в Или-Хаузе, разговор Йорка с умирающим Гантом, а потом с самим Ричардом. Сколько жестких слов было сказано, сколько обвинений выдвинуто! И что теперь? «Ах, орлиный взор, ах, прекрасное чело, ах, он король»!

А король Ричард Второй тем временем обращается к парламентеру Нортемберленду:

– Я все жду, когда же ты, наконец, преклонишь колени перед своим законным королем. Или ты считаешь, что я уже не король? И кто же сумел отобрать у меня власть? Никто не сумеет! А если кто и попробует – станет святотатцем, бунтовщиком и вором. Ты думаешь, что если ты и твои сторонники отреклись от меня, то у меня больше не осталось друзей? Так знай: Господь меня не оставит и пошлет мне такое всесокрушающее войско, что вас всех перебьют за то, что вы, мои вассалы, посмели взбунтоваться и угрожать мне. Тебя кто послал, Болингброк? Передай ему, что каждый его шаг по моей стране – это преступление, государственная измена. Он хочет развязать междоусобную войну? Пусть имеет в виду: прежде чем он дотянется до короны, придется всю Англию залить английской кровью.

Насчет того, что «Господь пошлет войско», – это типичная для всех диктаторов надежда на чудо. Столько веков прошло, а диктаторы какие-то все одинаковые получаются.

– Да боже упаси, мы не хотим никакой войны! – с достоинством отвечает Нортемберленд. – Твой кузен Болингброк почтительно целует тебе руку и клянется, что он пришел сюда с единственной целью: вернуть свои наследные права и просить короля отменить изгнание. Больше ему ничего не нужно. Если государь пойдет навстречу и удовлетворит прошение, Болингброк немедленно разоружится и предоставит себя в полное распоряжение вашего величества. Он – принц крови, он дал клятву, и я как дворянин эту клятву подтверждаю.

И здесь Шекспир также необыкновенно точен в изложении. Акройд, ссылаясь на хронистов того времени, пишет: «Говорили, что граф (Нортумберленд. – Примеч. автора) поклялся Ричарду в том, что Генрих желает только вернуть свои земли и будет защищать право короля быть на троне. Невозможно судить, обманывал ли Генрих Ричарда»[39].

– Хорошо, передай мой ответ: кузен будет здесь желанным гостем и получит все, о чем он просит. Я считаю, что требования у него справедливые, и я их удовлетворю без всяких возражений, – говорит Ричард.

Нортемберленд возвращается к Болингброку, а король в это время обращается к Омерлю:

– Я не слишком унизительно выглядел со своим смиренным видом и вежливыми речами? Может, надо вернуть Нортемберленда? Нельзя заключать никаких договоров с изменниками, с ними надо драться и умереть в бою.

– Нет-нет, ваше величество, вы все правильно сделали, – тихонько отвечает Омерль. – Нам надо выиграть время, пока подтянутся наши друзья с войсками и оружием.

– До чего я дожил! – удрученно вздыхает король. – Я сам приговорил Болингброка к изгнанию, а теперь что? Приходится отменять собственное решение, да еще в такой унизительной форме! Трудно даже представить, как низко я пал, до чего докатился. Лучше и не вспоминать, каким сильным и могущественным я был раньше. Моя жизнь разбита и уничтожена.

– Смотрите, Нортемберленд возвращается, – говорит Омерль.

Далее следует красивый и печальный монолог Ричарда Второго, только без авторской ремарки невозможно с точностью определить, обращается ли король к Омерлю, к Нортемберленду или размышляет вслух, разговаривает сам с собой. На суть сказанного это не влияет, а вот для интонации актера, играющего роль Ричарда, важно. Для мыслей подойдет горькое раздумье, для разговора с Омерлем – злая язвительность, а если слова предназначены для ушей парламентера Нортемберленда – демонстративное смирение.

– Ну и что мне, королю, теперь прикажут? Подчиниться? Ладно, подчинюсь, мне не трудно. Меня собираются сместить? Да ради бога, пускай смещают. Я буду доволен любым решением.

Готов сменять я свой дворец на келью,

Каменья драгоценные – на четки,

Наряд великолепный – на лохмотья,

Резные кубки – на простую миску,

Мой скипетр – на посох пилигрима,

Весь мой народ – на грубое распятье,

И всю мою обширную страну —

На маленькую, тесную могилку,

На тесную убогую могилку.

В общем, как говорится, унижение паче гордости. Пусть я умру, если меня больше никто не любит и я никому не нужен.

Монолог еще не окончен, но хотя бы появляется ясность, что теперь король Ричард обращается к Омерлю, замечает, что