Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Гимны” так великолепны. Некоторые я уже знала и подумала – вовсе не все равно, переводить всю жизнь Пеладана, Стриндберга, Шоу или же Верхарна.
Скажи мне, кого ты переводишь, и я скажу, кто ты. И еще как ты переводишь. Воспроизводить стихи самому, разве это не прекрасно? Возможно, в последние дни Вы могли прочитать что-то из моих публикаций. Я бы охотно кое-что Вам переслала. Почему Вы сейчас в городе? Вообще, не надо быть в городе. У меня здесь так красиво! Вот бы и у Вас было так чудесно! Кто-то дал мне Ваш адрес. Надеюсь, Вы никому не расскажете о моем глупом письме. Я не прошу Вас ответить, хотя это бы меня очень порадовало. А если все же появится желание, напишите до востребования Марии фон Розенберг ам Камп. Всего наилучшего».
К этому откровению она приложила рукопись своей статьи «Летнее письмо» («Der Sommerbrief»), в которой символически перефразировала строки из стихотворения Верхарна «К морю», взятые из сборника «Гимны жизни». Написала о своем нетерпении ожидания писем круглый год, сравнила письмо с человеком, где конверт – лицо, за которым скрывается душа, содержание. Статью напечатают 4 августа в номере венской «Fremden-Blatt», под которой будет стоять анонимная подпись «F.М.F.W.».
* * *
Цвейг никогда не посещал коммуны Гарс-ам-Камп, но проявил почтение к долине Кампталь, которая славится своей природой и виноградниками. Этот летний курорт он упомянет в своем посмертно опубликованном социальном романе «Хмель преображения» (второе его название – «Кристина Хофленер»). К сожалению, первые его письма, адресованные Фридерике, были утрачены. Содержания ответного послания на восхитительную анонимку мы не знаем. Но совершенно точно он ей ответил, ведь 30 июля Фридерика отправит второе письмо (уже за своей подписью), в котором сердечно поблагодарит за ответ и скажет: «Я позвоню завтра утром, я тоже хотела бы услышать твой голос».
Скорее всего, тогда впервые и услышала, и с августа 1912 года между двумя ровесниками, обаятельными, одаренными литераторами с тонким поэтичным вкусом ко всему возвышенному, прекрасному, гуманному, завязались первые узелки отношений. Мне хочется верить и надеяться, что в новых отношениях судьба обязательно улыбнется материнскому сердцу Фридерики, что на этот раз чаша любви окажется прочной, не расколется и не разобьется при первых же испытаниях на прочность.
Седьмого августа Стефан уехал в Париж для встреч с Верхарном и Роменом Ролланом{272}. Но за день до поезда отправил новой знакомой два поэтических сборника и пьесу «Терсит». Вернувшись, обнаружил в ящике аккуратно вырезанные из газет публикации ее статей и даже что-то неизданное в рукописях. В первых числах осени 1912 года Фридерика с детьми вернулась в Вену и пригласила Стефана прийти к ней домой на Крайндльгассе в понедельник 23 сентября в середине дня, когда Феликс точно будет на службе. Свидание в назначенный день состоялось. Стефан принес букет цветов, а в качестве подарка не придумал ничего лучшего, чем подписать свой сборник детских историй «Первые переживания».
По его дневнику мы можем восстановить атмосферу их свидания. «Хороший разговор с умной, очень тонкой женщиной. Невыразимо трогательно было смотреть, когда она держала в руках бледного больного ребенка (Сюзи. – Ф. К.), периодически наклоняясь к нему. Пожалуй, это самое нежное существо, какое только можно представить. Большая душевная искренность делает ее значительной. Удивительна ее нежность, словно музыка! В ней много такта. Когда пришел ее муж, кажется, неприятно пораженный, я сразу же попытался развеять эту неловкость. А в комнату словно вошел холодный воздух. Она находится, кажется, в промежуточном состоянии между девической тоской по красоте и своим материнским покоем. А ее супруг, как маятник, не достает ни до одной стенки колокола, только раскачивает его».
Во вторник 12 ноября она нанесла ему ответный визит на Кохгассе. Стефан в дневнике записал: «Она так сильна в своей беспомощности, столь мила в своем покое, настолько женственна в своем мужестве. Я не решусь на эротическое приключение, ведь так легко разрушить и ничем не одарить, кроме иллюзии одного часа. Оттенок сдержанности в наших отношениях очень приятен. После общения с ней в моих руках бурлит целая Вселенная».
Вселенная «бурлила» в его воображении и в руках еще и потому, что с начала лета он находился в предвкушении премьеры своей пьесы «Дом у моря», постановка которой была утверждена в репертуаре Бургтеатра на 26 октября. Директор главной театральной сцены Вены, «превосходный знаток театра и мастер сценической речи» Альфред фон Бергер{273} заверил Цвейга, что премьера «обязательно состоится».
Выше мы говорили, что опыт двух первых театральных работ Цвейга привел прямо к мистическим последствиям – внезапным смертям задействованных в спектаклях актеров, притом знаменитых. Адальберт Матковски умер в ходе репетиций пьесы «Терсит», Йозеф Кайнц – накануне премьеры «Комедиант поневоле». «Я чуть ли не со страхом принялся изучать список назначенных актеров, пока не вздохнул, как это ни странно, с облегчением: “Слава Богу, ни одной знаменитости! Року не на кого было обрушиться”». Свой печальный опыт Стефан рассказывал Фридерике, тем самым старался успокоиться, обрести в ее словах поддержку. Надежду на то, что третья попытка должна увенчаться успехом и пройти «смертельный номер» и барьер генеральных репетиций.
«И, тем не менее, случилось невероятное. В тревоге за актеров я позабыл о директоре, Альфреде Бергере, который сам взялся руководить постановкой моей трагедии и уже набросал режиссерскую разработку. Так вот: за две недели до начала репетиций он умер… проклятие, словно тяготевшее над моими драматическими произведениями, еще не утратило силу». 24 августа 1912 года Альфред Бергер, не дожив до шестидесяти лет, внезапно скончался в Вене, но постановку пьесы из осеннего репертуара, слава богу, не исключили. Под руководством режиссера Альберта Хайне (Albert Heine, 1867–1949), ставшего новым директором театра, премьера уже 26 октября с большим успехом все-таки состоялась на сцене Бургтеатра.
Пьеса «Дом у моря» – непопулярное произведение Цвейга. Оговорюсь, правда, что оно непопулярно в России. Русский читатель его не знает, как, впрочем, не знает и драму «Терсит». Ни в одном собрании сочинений Цвейга «Дом у моря» никогда не был представлен, что крайне печально, ведь пьесу перевели на многие языки