Воевали они тупо, примитивно и без огонька. Темная масса неслась к стенам, выкрикивая неразличимые в общем шуме боевые кличи. Вооружены они были в основном мечами и топорами. Единственное приспособление для преодоления крепостных стен, которое они несли с собой, – это лестницы.

Расположившиеся на стенах лучники выбили четверть атакующих еще на подходе. Четверть полегла во время форсирования рва.

Половина добежала-таки до стен и попыталась на них взобраться.

Орки отталкивали приставные лестницы здоровенными рогатинами, люди сыпались с них, как яблоки на голову Ньютона. Те, кому очень повезло, падали в ров. Кому очень не повезло, валились на шлемы и мечи своих же соратников. Те, кому просто не повезло, падали на землю. Какая-то их часть еще имела шансы выжить.

Защищать стену от лезущих по лестнице солдат очень просто. Становишься напротив лестницы, берешь в руки топор или меч и ждешь, пока первый из стенолазов подберется к тебе на расстояние удара. И рубишь его мечом. Или топором.

Как правило, одна рука у человека на лестнице обычно занята перекладиной. А отмахиваться от находящегося наверху противника одной рукой способны считаные единицы.

Человек падает с разрубленной головой, увлекая за собой еще парочку лезущих следом бедолаг. А ты ждешь следующего.

В общем, никаких сюрпризов.

Примерно через два часа после начала атаки остатки атакующих потянулись к лагерю под постоянным огнем моих лучников.

– Это не война, милорд, – сказал граф, качая головой. – Это еще не война.

Потери среди защитников Цитадели были минимальные – несколько убитых, пара десятков раненых. Однако, несмотря на это, победе никто особо не радовался. Как говорил граф, это еще не война.

К вечеру заявился очередной парламентер. Остановив своего скакуна на расстоянии, непреодолимом для выпущенного из арбалета болта, он помахал флагом с изображением серебряной молнии на фоне грозового неба и зaмep как истукан.

Никого из командиров на стенах не было, так что стоял он долго. Ничего не требовал, угрозы не представлял, поэтому и орки и наемники его просто игнорировали.

Правда, для начала попытались подстрелить. Но арбалетные болты не пролетали и трех четвертей расстояния, а заводить катапульту ради одинокого всадника никто не собирался.

Потом на стену выполз Хэмфри. Одного взгляда, брошенного остроглазым эльфом в сторону парламентера, шло достаточно, чтобы он слетел со стены, как укушенный, простите мой французский, в попу, и побежал догладывать мне.

Через полчаса, надев свой лучший костюм, прицепив к поясу фамильный меч и оседлав лучшего скакуна из моих конюшен, я выехал к нему.

Это был средних лет мужчина, широкоплечий, плотный, с суровым лицом, изборожденным многочисленными шрамами, особенно большой и уродливый из которых рассекал левую щеку. Ничего не могу сказать о его росте поскольку он был в седле.

Копье с флагом он воткнул в землю рядом с собой сидел, глядя на стены Цитадели и скрестив руки на спине.

– Я не заставил себя долго ждать, герцог? – спросил я.

– Не стоит беспокоиться, император, – ответил он. – Терпеливость – одно из первых качеств, необходимых для командующего осаждающей армией. Вам еще предстоит убедиться, что я очень терпеливый человек.

– А если бы вместо меня из крепости вылетел отряд кавалеристов?

– Мой жезл при мне, – сказал он. – Так же, как меч и копье. А если бы из-за ближайшего холма выскочил бы отряд лучников?

– Мой Браслет тоже при мне, – сказал я. – Так что меч мне бы и не понадобился.

– Вот видите, император. Мы даже думаем одинаково.

– И что из этого следует, герцог?

– Глупо двум одинаково думающим людям воевать друг с другом, – сказал он. – Лучше воевать плечом к плечу. Мое предложение, переданное вам графом де Консом, все еще в силе.

– А как насчет вашего вчерашнего предложения? – спросил я. – Я говорю о том предложении, которое прибыло вместе с посылкой и едва не испортило мне аппетит?

– Не думаю, что ваш аппетит так легко испортить, – сказал он. – А что до той посылки… Неужели вы думаете, что я – отправитель?

– А кто?

– Это игры королей и их спецслужб, – сказал он. – Меня попросили только доставить вам посылку. Выступить, так сказать, в роли почтальона. Маркиз Моро, вне всякого сомнения, был ценным для вас человеком. Примите мои искренние соболезнования.

– Принято.

– Теперь о деле, – сказал он. – Я допускаю мысль о том, что ненамеренно оскорбил вас, отправив на переговоры графа де Конса, вместо того чтобы явиться лично. Приношу мои извинения. Сегодня я решил исправить эту ошибку. Люди нашего уровня должны разговаривать без посредников.

– Вы считаете, что мы с вами на одном уровне, герцог?

– Да, – сказал он. – Давайте смотреть на вещи трезво. Вы называетесь императором, а я – всего лишь герцогом, несмотря на то, что у меня под началом впятеро больше солдат. Но у вас есть ваша крепость, и это в какой-то степени уравнивает шансы. Если мы с вами не договоримся, будет война. Вы положите много моих людей, а я – ваших. Мы потеряем много времени и сил. И в итоге вы проиграете. Вы в осаде. В ловушке ваших собственных крепостных стен. Взаперти. Вам некуда бежать. Вы спрятали в своих огромных подземельях почти всех ваших подданных. Это очень благородный жест, не спорю, но это большая военная ошибка. Пройдет время, и всем вам будет нечего есть. Голодный солдат – это уже не солдат. Постепенно от усиливающегося психологического давления ваши войска начнут сходить с ума. Возможно, кто-то даже взбунтуется. Вам придется его казнить. Остальных это еще больше разозлит. Через полгода мне даже не нужно будет брать крепость штурмом. Мне ее сдадут ваши люди взамен на обещание сохранить им жизнь. Это войну вам не выиграть, император.

– Тогда о чем мы тут беседуем?

– Но за это время будут проблемы и у меня, – сказал он. – Во-первых, вы положите половину моих людей. Плюс-минус несколько тысяч, но это неважно. Во-вторых, моим войскам наскучит сидеть здесь. Я столкнусь с дезертирством, и, даже если казню несколько сот человек, остальных это не остановит. Боевой дух будет слабеть с каждым днем. И когда мы войдем в крепость, это будет уже не армия. По крайней мере, не та армия, которая мне нужна. Усталая. Вымотанная. Небоеспособная.

– Насколько я понимаю, у вас есть другой вариант развития этой войны?

– Да, – сказал он. – Есть. Я контролирую семьдесят процентов армии. То есть в рамках конкретно этой войны я контролирую все сто процентов, но лишь семьдесят готовы выполнить ЛЮБОЙ мой приказ. От тридцати процентов мне надо избавиться. Еще три-четыре таких штурма, как сегодня, и я это сделаю. А потом мы с вами можем объединить усилия.