его по телефону или телеграммами в течение двух дней, объясни ситуацию, в которой мы с тобой находимся и вытребуй у него мне в помощь бригаду взрывников дня на два-три со всем их снаряжением. Буду рвать сопки. Люди у Сереги, понятно, не простаивают, но нам он должен помочь. Полагаюсь на тебя. У меня тут нет ни почты, ни телеграфа.

Остальное последует.

Привет. Букварев».

— Василий Иванович! Раз уж ты меня уполномочиваешь в почтальоны, то дай адрес этого твоего дружища Николая, — сказал Грачев, дождавшись, когда Букварев поставит точку. — И вообще, кто он? Ведь если он будет работать, то придется оформлять его как инженерно-технического работника. А у меня и вакансий нет.

— Платить ему надо. Он без копейки сидит, хоть и с таким же дипломом, как у меня, — как о само собой разумеющемся проговорил Букварев. Грачев в ответ только головой покрутил и принялся за письмо Губину, а Букварев начал писать Любе.

Это письмо давалось труднее. Объясняться с женой надо было и мягко, и убедительно. Но скоро Букварев увлекся, описывая сопки, напоминая, как они сидели на вершине, думали о первом ребенке… «Я назову ее сопкой Генашки. И пусть кто-нибудь не признает этого имени! — писал он. — Проходящие мимо автомобили должны будут приветствовать эту сопку тремя гудками — Ге-наш-ка!» Он называл эту сопку и фамильной, и семейной, и сопкой мечты.

«Побывав еще раз на ней, я вновь пережил те счастливые мгновения и дни, и счастлив сейчас оттого, что ничто не мешает мне еще крепче любить вас и становиться лучше самому», — закончил он, утирая со лба пот.

— Василий Иванович! Неужели это реально? Взрывники-то? — возбужденно заговорил Грачев.

— Они будут здесь через неделю, — с невесть откуда взявшейся уверенностью заявил Букварев.

— Ну, голова! — восхитился Грачев. — Не зря о тебе я кое-что слышал. Оказывается, многое можешь. Если и в самом деле затащишь сюда взрывников — я тебя за такого субподрядчика и расцелую и премирую!

— Скворцов меня поймет, — сказал Букварев.

— Ну, а чем удивишь меня в этом, надеюсь, последнем послании?

— Его вам читать нельзя. Это жене.

— Значит, я буду твоим почтальоном? — с улыбкой спросил Грачев, уже решив про себя, что все письма разнесет его курьерша.

— Да, — невозмутимо ответил Букварев. — Письма должны вручить лично вы. Это здорово поможет делу.

Грачев крякнул, покрутил головой и откровенно рассмеялся.

— Раз уж настаиваешь, то и жене твоей отнесу, — сказал он, обескураженно разводя руками. — И успокою ее лично, и семье помогу, если в чем нуждается.

— Спасибо. Это было бы хорошо.

Грачев снова посмеялся, всем своим видом показывая, что уж коли связался он с таким норовистым и чудаковатым человеком, то надо нести крест свой, понимать, а не роптать. И еще было заметно, что Букварев ему нравится все больше.

— А теперь прощай, Василий Иванович! Буду у тебя частым гостем, — заговорил он наконец.

— Это правильно. Как можно чаще приезжайте. Много будет вопросиков с этой дорогой, — серьезно ответил Букварев.

Гул уходившего «газика» стих удивительно быстро.

ОДИН НА ОДИН С ЮРОЧКОЙ

И вот он один в этом временном домике, в этих сопках, новоиспеченный начальник, на которого еще не отдан и приказ о назначении.

«Мальчишествую в такие-то годы», — подумал он, осознав шаткость своего положения, но тут же прогнал эти мысли. Надо было оставаться твердым и последовательным. Теперь на него с надеждой и ожиданием глядело много людей.

Урчат где-то невдалеке трактора и высокопроходимые самосвалы. И завывание их двигателей было похоже на гул проводов под осенним ветром. Но Буквареву было не до сравнений. Он уже сегодня обязан был точно знать, какую задачу должен выполнить завтра экипаж каждой машины. И на пять дней вперед знать, как минимум.

Букварев попытался сделать первые рабочие наметки. Если уже завтра послать пару экскаваторов на выемку торфа из впадины, то картина с этим торфом прояснится быстрее. Это было главное направление, ключ ко всему.

— Да, на этот пятачок надо бросить все силы, — вслух решил Букварев. — И распорядиться надо немедленно. Рыть котлован с завтрашнего утра, чтобы увидеть хотя бы, будет он заплывать или нет. А потом бы в этот котлован ахнули грунт взрывники…

Он говорил почти невнятно. И вовсе не думал, откуда у него такая уверенность, что взрывники прибудут обязательно. Он просто верил в это, он потирал руки, воображая, настолько быстрее и экономнее пошла бы с ними работа. И еще он с радостью понял, что если он покажет взрывникам, где и сколько надо обрушить или отбросить грунта, своими глазами увидит плоды их трудов, то и самому ему в сопках больше делать нечего. Без него тут управятся те же Пахомов, Юра и любой геодезист. А уж как провести все это в отчетных документах — пусть думает Грачев и его подчиненные. Надо полагать, они на таких закавыках собаку съели.

И внешне был спокоен Букварев, и мысли у него складывались вроде бы логически бесспорные, а находился он все же в каком-то горячечном возбуждении. Лицо его приобрело темно-багровый оттенок. Скоро и сидеть ему стало невтерпеж. Он резко поднялся и не услышал, как с лязгом отлетел и упал алюминиевый прорабский стул. Он порывисто заходил из угла в угол тесного кабинета, с трудом огибая углы столов, и остановился лишь после того, как нечаянно увидел свое лицо в зеркале и удивился его багровому цвету.

«Я не здоров! — испугался он в первое мгновение. — Это какая-то лихорадка. И тот полусонный обморок на сопке… И вот это сейчас… Что будет с моим почти идеальным планом, если я завтра не встану?..»

Букварев протиснулся к умывальнику, поплескал в лицо противной, пахнущей болотом водой… Надо бы умыться капитально, до пояса обтереться, но вода кончалась. Он утерся нечистым полотенцем и снова подошел к зеркалу. Лицо его оставалось все еще