«Я переволновался. Это просто реакция организма перед огромным и сложным делом, испытанием. И тот обморок, очищающий от всего слабого, и эта мобилизация мозга на работу, которая по силам электронной машине и опытному командиру-распорядителю вместе. Ведь именно к этому готовил я себя мысленно, и вот умница организм стягивает все резервы», — то ли спрашивал себя, то ли вполне утвердительно думал Букварев. Сомнения роем нападали на него, но тут же и отлетали, и весь он наполнялся уверенностью и почти бычиным упорством. Букварев услышал, как тело его налилось свинцовой невероятной силой, какой у него не было и в лучшие годы жизни. Мозг моментально реагировал на все, выдавая целый ряд вариантов решений любых вопросов и тут же ярко выделял, выталкивая вперед, единственно верный и лучший.

«Я готов к этому испытанию», — окончательно уверился он и больше не мог отметить в себе ни тени сомнения.

На лесенке у входа в контору загремели шаги. Без стука вошел Юра. Его резиновые бродни были в грязи выше колен, несмотря на то, что день проходил без дождя. Рыжая грязь застыла на рукавах ватника. Да и руки у Юры, казалось, были в темно-коричневых перчатках.

Глянув краем глаз на Букварева, Юра молча скинул грязное, надел стоптанные ботинки, когда-то бывшие модными, пошел добывать воду для умывания. Букварев подумал, что с молодым прорабом надо познакомиться обстоятельно. Он, кажется, слишком спокоен и не уяснил всю сложность задачи, которая стояла перед отрядом строителей.

Вскоре Юра снова предстал перед ним, и Букварев с трудом узнал в высоком и стройном малом недавнего запачканного прораба. На Юре был яркий облегающий свитер, из-под которого выглядывали белые уголки воротника рубашки. Светлые, с желтоватым отливом и, как показалось Буквареву, чрезмерно длинные волосы красиво обрамляли узкое лицо молодого строителя. Выпуклый лоб, слегка удлиненный нос и большие серые глаза делали это лицо довольно привлекательным и даже благородным. Букварев позавидовал непорочно чистому, хотя и с легкой синевой, юношескому цвету лица помощника.

Только передвигался Юра как-то неестественно, с подрагиванием и подламыванием в коленках.

«Ревматизм у него, что ли? Или просто манерность? — подумал Букварев, с неудовольствием вспоминая, что такой походочкой «хиляли» парни, которых во времена его юности звали убийственными словом «стиляга». Не выносил Букварев такой походки. Да и эти причесанные и уложенные волосы, белый воротник показались ему не к месту. Он хотел бы видеть своего помощника разворотливым и послушным парнем, пусть даже озорным, но лишь бы достаточно грамотным технически, чтобы толково выполнять все указания. Но выбора не было. Надо было утешиться и тем, что хоть какой-то помощник есть. Да и он, кажется, не ноет и не боится работы, грязи, пронизывающего ветра. Это уже что-то значило. Букварев упрекнул себя в излишней требовательности, граничащей с привередливостью, и заговорил:

— Значит, вдвоем пока будем… — сказал он, то ли спрашивая, то ли доводя до сведения Юры. Но тот лишь поглядел на него, давая понять, что слова нового начальника ему ясны, и ничего не ответил. Букварев еще раз пристально оглядел его, чувствуя, что немножко досадует, неприятно удивляется тому, что этот Юрочка не оценил его почти героического решения остаться и возглавить стройку. Ведь он ждал, что помощник явится со сверкающими глазами и тут же выложит уйму предложений.

«Или этот Юра еще совсем зеленый и просто не понимает всей серьезности положения, или он воспитывался в своем техникуме на книгах так, что повсюду, мол, должен процветать и процветает массовый героизм строителей, а инженеры только и делают, что совершают красивые и эффектные поступки, — раздумывал Букварев. — Поэтому и к трудностям, и к его решению остаться он относится как к само собой разумеющемуся. Что ж, возможно, он и прав, хотя это было бы слишком для его возраста и неопытности. Знал бы этот Юра, как загудит завтра институт Воробьихинского, как будут поражаться поступком Букварева матерые проектировщики мужчины и восхищаться молодые проектировщицы женщины… А может, он просто флегматик?»

Букварев был совершенно уверен, что большая половина работников института одобрит его решение, а остальные будут щеголять скепсисом, остротами, цинизмом. Один лишь Воробьихинский ничего не скажет подчиненным, состроит скорбно-обиженную мину и будет носить ее столько, сколько потребует обстановка. И к популярности Букварева среди технической интеллигенции города прибавится скандалезно-героический оттенок. И хорошо, если не зачтут его в разряд правдоискателей в кавычках, если не станет он притчей во языцех.

Юра уже с удивлением следил за переменами на лице Букварева. Наконец Букварев поймал на себе этот взгляд и устыдился своих мыслей. Пора было вплотную заняться делом, за которое взялся. Завтра экипажи должны работать уже по его плану и указаниям.

Окончательно отрешиться от вчерашнего Буквареву помог Юра.

— Насколько я понял, вы остались за начальника, Василий Иванович, — устало заговорил он. — В таком случае мне хотелось бы согласовать с вами расстановку наших сил на ближайшие дни. Я думаю так…

Поначалу Юра доложил о наличии экскаваторов, бульдозеров и самосвалов, их исправности и примерной производительности за смену. Букварев записал все это в блокнот. Машин оказалось маловато. Соображения Юры почти сходились с его наметками, но насчет экскаваторов они заспорили.

— Не пробраться им к выемке перед сопкой, топь, — возражал Юра. — И торф вынимать пока бесполезно: заплывет выемка.

— А вы пробовали это делать? — спросил Букварев, решивший не отступать от своих намерений.

— Нет.

— Почему тогда возражаешь?

— Экскаваторы надо на кюветах держать. Это самое верное дело. Должны же мы иметь к концу месяца хоть сколько-нибудь насыпи, готовой к сдаче. Иначе без зарплаты останемся…

— Зарплату беру на себя, — твердо заявил Букварев.

Юра недоверчиво поглядел на него, вздохнул и опустил глаза.

— Со дня на день ударят морозы, и мы должны быть готовы. Экскаваторам место на главном участке, — продолжал Букварев.

— А если морозов не будет еще недели две-три?

— Будут, — заверил Букварев, и Юра только покачал головой.

Букварев, сидя за столом, сжал виски, пытаясь вспомнить, о чем надо еще переговорить сегодня, чтобы не разговаривать об этом завтра, когда времени,