Алекс раздраженно вздохнул, затем начал смеяться. Он подумал, что, должно быть, Анжу была рождена femme fatale.[5]Она была маленькой вампиршей и источником постоянных хлопот, и он надеялся ради блага лорда Маунтджоя, что она скоро выскочит замуж. Танец закончился, и он решительно отвел ее к тете Софи. Затем отыскал свою партнершу Джину, попрощался с хозяином и хозяйкой и уехал.

Ханичайл искала его, но Лаура сказала ей, что видела собственными глазами, как он уехал.

— В следующий уик-энд Билли собирался дать прием в своем доме Сакстон-Моубри, — заговорщически объявила она. — Я попрошу его пригласить Алекса специально для тебя.

В три часа утра на террасе был накрыт завтрак; голодные молодые люди с жадностью поглощали яичницу с беконом и рис с рыбой и яйцами, затем снова танцевали до самого рассвета, пока оркестр наконец не уехал.

После того как уехал последний гость и он проследил, как уставшие девочки поднимались к себе наверх спать, лорд Маунтджой сказал Софи, что это был самый лучший прием, который Маунтджой-Хаус видел за последние пятьдесят лет.

Когда все уехали, Суэйн тщательно обследовал бальный зал, где нашел бриллиантовую сережку и жемчужный браслет. Он положил их в карман вместе с другими драгоценными украшениями, найденными раньше, подумав при этом, до чего беспечны все эти богатые люди. Он составил список того, что он нашел и где, затем передал его Джонсону, чтобы тот завтра — а вернее сегодня, так как было уже пять часов утра, — передал его лорду Маунтджою, чтобы вернуть драгоценности их хозяйкам.

Это была долгая ночь, думал он, освещая фонариком углы сада, но ночь, полная чудес. Ему было интересно знать, как развлекается высшая часть общества. Он чувствовал своего рода гордость за то, какую роль он сыграл во всем этом: если бы не его успешные поиски, здесь не было бы девочек Маунтджой, а значит, не было бы и этого грандиозного бала. А лично он получил очень доходную работу и провел интересный вечер.

Он не мог дождаться, чтобы поскорее уехать домой и скинуть с себя эти ужасные туфли, от которых болели ноги. Он переобуется и выведет спаниеля на прогулку, а вернувшись, будет пить чай и рассказывать жене о том, что ему пришлось увидеть в эту ночь.

Лорд Маунтджой был единственным, кто на следующее утро ровно в половине девятого пришел на завтрак в малую столовую. Слуги хорошо потрудились, и дом снова выглядел безукоризненно чистым. Из серебряного блюда, стоявшего на буфете, он положил себе на тарелку рис с рыбой и яйцами и, сев во главе стола, стал пить кофе и просматривать газеты.

— Боже милостивый, да это мои девочки! — изумленно воскликнул он, глядя на большую фотографию, помещенную на видном месте светской хроники газет «Таймс» и «Экспресс». Заголовок гласил: «Кузины Маунтджой на балу, который дал в их честь двоюродный дедушка граф Маунтджой прошлым вечером в своей резиденции в Мейфэре».

К горлу Маунтджоя снова подступил комок, когда он стал рассматривать фотографию. Девочки стояли в театральных позах в развевающихся бальных платьях. Тоненькие как тростинки и юные: одна блондинка, одна рыжеволосая, одна темноволосая, но все три — красавицы. Ханичайл стояла, облокотившись на обитый розовым шелком шезлонг, и ее точеный профиль был полуразвернут к камере. Ее светлые волосы тяжелой копной ниспадали на плечи; конец длинной нити крупного жемчуга был намотан у нее на пальце; взгляд устремлен в пространство. Лаура, утонченно красивая, смотрела на Ханичайл, в то время как красавица Анжу смело смотрела в камеру, гордо подняв голову и широко раскрыв глаза, готовая принять то, что мир может предложить ей.

В «Экспрессе» заголовки гласили: «Событие Лондона», «Девушки, с которыми все хотят познакомиться».

— Господи! — воскликнул Маунтджой. — Они стали популярны.

Он вспомнил предсказание принцессы Матильды и взволнованно пожелал, чтобы она не оказалась права. Маунтджой никогда еще не были так популярны. Они придерживались мнения, что упоминание в прессе и, возможно, в «Придворном циркуляре» может быть только в случае объявления о помолвке, бракосочетании, рождении детей, смерти родственников.

«Однако, — думал он, — прием был отличным, и все газеты придерживались того же мнения». К десяти часам стал непрерывно звонить дверной колокольчик, возвещая о приходе посыльных с цветами для девочек, а вскоре после этого начались телефонные звонки, и ему стало казаться, что это никогда не кончится.

Все хотели познакомиться с ними, а публика хотела знать о них через прессу.

— Словно мы какие-то кинозвезды, — сказала Ханичайл, удивленная таким вниманием и своим эффектным изображением на фотографиях в газетах.

Она незамедлительно вырезала одну из них и отправила Элизе вместе с длинным письмом, в котором рассказывала о бале и о том, что влюбилась в «чудесного человека». Она писала, что понимает — нельзя влюбляться так сразу, но она ничего не может с собой поделать.

Джинни Суинберн увидела фотографию в «Экспрессе» и сразу позвонила своей внучке:

— Я смотрела на тебя и думала: неужели это наша Лаура? Но конечно же, это ты, потому что ты всегда была красивой девушкой. Просто я никогда тебя не видела в красивом платье, а только в старой одежде, которую ты носила, работая в конюшне.

— Приготовь себя для худшего, ба, — осторожно сказала Лаура. — Я познакомилась с человеком, у которого конюшни гораздо больше и лучше, чем у Хаддона. И у меня такое чувство, что я буду проводить там все свое время.

— Где? — потребовала ответа Джинни. — Запомни, что ты должна весело проводить время в Лондоне, чтобы найти себе приятного молодого человека и выбросить из головы этого Хаддона.

— О, я нашла, ба, нашла, — заверила ее Лаура. — Он один из тех, кто владеет собственными конюшнями.

Джинни вздохнула:

— Мне только остается надеяться, что он лучше, чем Хаддон.

— Я тебе это обещаю, — ответила Лаура, и что-то в ее голосе заставило Джинни в это поверить.

Анжу десятки раз перечитывала каждое слово, особенно то, что было написано о ней: «Красивая мадемуазель Анжу д'Аранвиль Маунтджой, дочь графини д'Аранвиль, была ослепительной в своем бледно-зеленом платье от Хартнелла».

Когда Агнес принесла ей поднос с завтраком, она откинулась на подушки и, счастливо улыбаясь, стала думать о тех мужчинах, которых она встретила и с которыми танцевала. Она решила, что Джеймс Матрингтон был интересным мужчиной; он сидел с ней за ужином и рассказывал о своем загородном доме в Глостершире, куда он ездит на охоту при первой возможности. Она с разочарованием подумала, что страсть англичан к лошадям — это уж слишком. Стоит посмотреть на Лауру: ни о чем другом она не может думать, а сейчас, когда она познакомилась с Билли, того и гляди свихнется от них. Анжу подумала о Гарри: она понимала, что он плут, но плут привлекательный, а такие мужчины всегда ей нравились. Но не так сильно, как Алекс Скотт, «загадочный мужчина», как его называли.