матери, – мне никогда не разрешалось называть ее «мать» или «мама», я называл ее «госпожа», и фермер сказал, что госпожа мертва, что я убил ее, а я покачал головой, покачал головой и сказал, что не мог этого сделать, что, несмотря на ее жестокость, я любил госпожу, но еще я видел, что снег стал красным, и фермер сказал, что если повторять одну и ту же фантазию слишком много раз, она может сбыться, а я повторял свою фантазию бесконечно и думал, каким же жалким маленьким мальчиком я был; мне иногда было приятно жалеть себя, делать из себя сироту, и теперь, когда госпожа мефрау мертва, я действительно стал сиротой, и в следующий момент в кошмаре я стоял где-то на лугу, край которого примыкал к Деревне, к полям и огородам, и я рыл лопатой яму, словно могильщик, я копал и копал, пока я не услышал голос, сказавший, что я могу остановиться, что яма достаточно глубокая, я вылез из нее, и мы с фермером положили туда мою мать, мы бросили землю на ее тело, я услышал, как земля ударялась о черный костюм, а потом мы утрамбовали грунт, и фермер сказал, что у него есть кое-что для меня, сюрприз, он расстегнул синеватыми руками несколько пуговиц на своем комбинезоне и выудил из внутреннего кармана цыпленка – это был пасхальный цыпленок, без сомнений, он опять стал нормального размера, и фермер вручил мне пушистую птичку, сказав: «Если сможешь превратить цыпленка в курицу, все будет хорошо». И я взял птицу, еще теплую от внутреннего кармана фермера, и плотно прижал к себе, и увидел себя, лежащего в траве рядом с могилой с птенцом на груди, солнце светило мне на лицо, я улыбался, как не улыбался в течение долгого времени, и когда я проснулся, боль в моем теле уменьшилась, я больше не корчился под простынями в поту, хотя и хватал ртом воздух, хватал успокоение, потому что на меня обрушился образ стеклянного шара, и все же я хотел остаться лежать и обдумать то, что мне только что приснилось, обдумать слова фермера, но я знал, что ты ждешь, поэтому надел кроссовки, выскользнул из дома и побежал по безлюдным улицам, все еще ощущая на груди цыпленка; и я понятия не имел, что тебя не будет под виадуком, что я не найду тебя среди льна, я понятия не имел, что ты поднялась на башню для силоса, что гайки и болты в твоих крыльях не в порядке, что ты обрушилась вниз и разбилась о землю.

36

Полчаса ты неподвижно пролежала на спине на холодных камнях двора. Твой папа найдет тебя и уронит вилы, поднимет тебя, как раненого теленка, и положит в прицеп для скота за старым красным трактором Massey Ferguson 250, и помчится в городскую больницу, нарушая все правила дорожного движения; он будет сидеть за рулем, в исступлении молясь Богу, а ты будешь лежать на соломе с широко раскрытыми глазами, из которых ушел весь их синий цвет, и не сможешь произнести ни одного глупого слова, тебя осмотрят и констатируют небольшой перелом основания черепа, сломанную ключицу и несколько ушибов ребер, и позже ты расскажешь в интервью, что это помогло тебе создать альбом Kurt12, точно так же, как Роальд Даль смог написать свои книги после авиакатастрофы, но сейчас ты лежала в руинах, лежала как выдра на операционном столе, и пройдет два дня, прежде чем ты снова сможешь заговорить, прежде чем снова сможешь произнести первое предложение, им будет: «Тех, у кого есть крылья, нельзя приручить». Затем ты, конечно, попросишь свой мобильник и пообещаешь отцу и брату, что никогда не сделаешь этого снова, это была разовая акция, как ты скажешь, разовая акция, как когда производитель снеков Smiths в 1995 году клал сотки в пакетики чипсов и сразу же перестал, когда какая-то бельгийка подавилась такой соткой; и ты сказала, что иногда необходимо несчастье, чтобы понять, что что-то может быть опасно, теперь ты поняла, что попытка взлететь была безумием, хотя я знал, что это будет не последняя попытка, но твои папа и брат были успокоены, они были счастливы уже оттого, что ты снова можешь говорить, хотя сами мало что тебе сказали, а ты бесконечно рассказывала им о том, что изобретатель соток, господин Зандфлит, был мультимиллионером, но растерял все свое богатство, потому что хотел делать стеклянные шарики с куколками внутри, но на производстве все пошло не так, да и, в любом случае, дети больше не интересовались стеклянными шариками, картами, сверхновыми звездами, тигровыми глазами, королевскими змеями, смерчами, каплями росы, ванильным пудингом с сиропом, шмелями и прочими вещами; и теперь господин Зандфлит получал еду на кухне для бедных, он все еще мечтал об идеальном стеклянном шарике, и тебе казалось прекрасным, что после всех невзгод кто-то все еще мечтал об этом единственном успехе, и твой папа и брат кивали, а ты вспомнила, как в начальной школе в первый раз позвала милого мальчика пойти с тобой на свидание при помощи желтой записки, вырванной из блокнота «Страхование и недвижимость Костер», и над этим важным вопросом ты приклеила скотчем стопку соток, как будто могла подкупить его этим – именно так, думала ты, нужно вести себя с людьми: ты должна дать им что-то, прежде чем они смогут стать твоими друзьями или возлюбленными; через своего сына я узнал, что произошло тем утром, слух о твоем падении разнесся по Деревне как навозная вонь, но никто не знал, что это была попытка полета, они думали, что ты поднялась на цистерну ради вида, всем местным жителям нравился здешний вид, поэтому никто не был удивлен, хотя ходили слухи, что ты пыталась убить себя, что ты прыгнула, потому что хотела отправиться к потерянному, потому что смерть родственника всегда оставляет в человеке какой-то яд, и через три дня ты отправишь мне сообщение о том, что они вывели из строя самолет, птицу, что ей испортили мотор, что Нью-Йорк придется отложить, как и твои попытки помириться с Камиллией; и я пришел навестить тебя, когда твои отец и брат отправились домой, чтобы принести тебе чистую одежду и подоить коров, и я увидел, как ты лежишь на белой больничной койке, словно разбитый ангелочек с рукой в гипсе, на котором Жюль и Элиа нарисовали сердечки и написали «ятл» и «нхрст», что на языке мессенджеров означало «я тебя люблю» и «не хочу расставаться