ложку, словно грузовое судно, прижал его к твоим губам, пока тебе не пришлось открыть рот, я вытер слезы с твоих глаз и зашептал, что это то, чего ты хотела, я зашептал, что тебе нужно делать ртом, и увидел, что ты еще не читала об этом в журнале «Все хиты», хотя позже ты скажешь, что милый мальчик из шестого класса как-то рассказывал об этом шепотом, и все девочки закричали «фу-у-у» и «гадость», и даже милые мальчики подумали, что это мерзкая идея; и я увидел твое замешательство, увидел, как из твоих глаз закапал океан, и чтобы тебя успокоить, я сказал, что у тебя хорошо получается, отлично получается, моя небесная избранница, я использовал вымышленные слова Роальда Даля, «люкс-флюкс» и «крутецки», я потушил огонь своих чресл и, наконец, покинул больницу как раз перед тем, как медсестры пришли к тебе мерить пульс и обнаружили лужи крови; и ты сказала, что плохо себя чувствуешь, что тебя тошнит, и вся больничная еда вышла из тебя, ты выблевала из себя выдру и Лягушонка, а я ехал прочь в фургоне под песню Gypsy Fleetwood Mac, одной из твоих любимых групп, крепко вцепившись в руль, и все еще видел перед собой твое заплаканное личико, я с ума сходил от отчаяния, от мысли, что после такого потеряю тебя навсегда, поэтому где-то в одиннадцать я написал тебе, что нам нельзя это продолжать и мы должны распрощаться, и ах, я отлично знал, что делаю, потому что ты сразу же ответила, ты сказала, что сожалеешь о своем поступке, что не хочешь меня терять, и я знал, что использовал тоску по покинувшей, чтобы удержать тебя, но я не мог существовать без твоего прекрасного присутствия в моей жизни, ты была моим любимым теленком, и я написал, что люблю тебя, что я твой Курт, и перечитывал твой ответ снова и снова, я читал его и не переставал блаженно улыбаться, ты отправила строчку из песни Бонни Тайлер 1977 года It’s a Heartache: «Love him ’till your arms break[60]». Хотя это блаженство продлилось недолго, потому что, когда я приехал домой и вошел в гостиную, дрожащая Камиллия сидела на красном диване, я сразу понял, что что-то не так, казалось, даже мебель затаила дыхание – она сидела как паук в паутине, ожидающий, что я, ее добыча, влечу в липкие нити виселицы, в руке у нее была стопка бумаги, это оказалась наша переписка в мессенджере, с множеством смайлов, со всеми моими чудовищными вопросами и ответами, со всеми грустными попытками сделать тебя своей, я случайно оставил открытой почту, где хранил все связанное с тобой в папке «Моя дорогая питомица», и она открыла ее, она просмотрела каждое слово, она прочитала все, несколько раз ее чуть не стошнило, она смотрела прямо на меня, когда я вошел, следила убийственным взглядом, как я снял ветеринарный халат и повесил его на спинку стула, ее вывод был кратким, она не двигалась, когда произнесла эти слова, пугающе спокойно она сказала: «Ты трахнул этого ребенка».

37

Уважаемые присяжные, я очень хорошо знал, что, если у коров нет течки или течка слишком сильная, необходимо принять во внимание питание, содержание, аномалии яичников и инфекционные заболевания. Содержание также является одним из основных условий для наблюдения течки – часто случается, что пол слишком скользкий, коровы не осмеливаются запрыгивать друг на друга, и сигналы течки не удается заметить, и, черт возьми, каким скользким был пол там, где ты находилась, моя маленькая добыча, я сделал тебе инъекцию в больнице, не обращая внимания на твои сигналы, не видя, что ты и правда хотела спрыгнуть, и не только из-за меня, у тебя дома тоже был неподходящий пол, там все было грехом, и никто не говорил с тобой о твоей тяге к прыжкам, которой ты обычно предавалась в своей комнате или на улице, и я не видел, что ты все еще была в стадии сухостоя – когда коровы уже немного трутся друг о друга, но ничего более, нет, я стимулировал твою течку, как делал это с коровами, делал то, что заставляло их овуляцию приходить раньше, чтобы они быстрее беременели – я не хотел, чтобы ты забеременела, моя дорогая, но я перепутал твою наивную течку со зрелой сладострастностью в себе самом и игнорировал все знаки, чтобы проникнуть внутрь тебя, чтобы оплодотворить тебя своей любовью; и на самом деле, уважаемые присяжные, вы должны знать, что после того инцидента я пытался наладить свою жизнь: я удалил учетную запись в мессенджере и несколько дней не ходил под виадук, я проводил рядом с Камиллией столько времени, сколько было возможно, чтобы убедить ее дать мне еще один шанс, как бы противоречиво все ни было, я не хотел терять свою семью, свое спасение и свое прикрытие, и я знал, что Камиллия ни за что не захочет пережить развод, как ее родители, она не хотела, чтобы он задел наших сыновей, поэтому я показывал свою лучшую сторону, готовил ей овсянку с малиной на завтрак, я играл в идеального семьянина, я позволял ей вопить, когда она разъяренно спрашивала, как я мог так поступить, когда она называла меня педофилом или растлителем, насильником детей, да, она называла меня отвратительным насильником детей, и я чистил для нее десятки мандаринов, отвечая на вопросы, ответы на которые она на самом деле не хотела знать или не могла вытерпеть: она спрашивала, как мы это делали, сколько времени это длилось, кончил ли я в тебя – и каждое подтверждение или объяснение, которое я давал, сопровождалось множеством насмешек и брызгами мандарина, что вырывались из ее рта; и я ничего не рассказал о матрасе в кузове фургона, я соврал, что это произошло на заднем сиденье, и Камиллия передала это моему старшему сыну, который к тому времени понял, что между нами что-то происходит, и он откажется снова садиться на заднее сиденье, он будет все больше и больше сердиться на меня теперь, когда он узнал, что произошло между мной и его первой подружкой, что его собственный отец занимался сексом с девушкой его возраста, а Камиллия хотела знать, в каком нижнем белье ты была, я ничего не рассказал ей о ее собственных трусиках, которые я тебе отдал, ничего не рассказал о девчачьих бантиках спереди, которые заставляли меня так чудесно дрожать, нет, я позволил ей плакать, я позволил ей сдаться