Я быстро выхватил пистолет, но на том месте, откуда по нам стреляли, видны было лишь клубы порохового дыма, медленно рассеивавшегося в воздухе. Мне не хотелось стрелять в толпу, стоявшую у театра. Зато Вася успел-таки выстрелить в цветочника. Тот взвыл от боли, выругался по-польски и упал на землю. Пуля попала ему в колено, и киллер был полностью обездвижен.

Откуда-то сбоку раздалось еще два выстрела. Видимо, покушавшийся стрелял наугад: одна пуля повалила гвардейца, державшего лошадей, другая задела девушку-цветочницу, у которой второй гвардеец покупал букет цветов.

Услышал топот, Вася ломанулся за убегающим, а гвардеец навалился на лежавшего на земле подстреленного цветочника. Я же решил остаться рядом с императором, прикрывая его своим телом. Ведь под моей верхней одеждой был пусть легкий, но все же бронежилет.

Люди, стоявшие у театра, наконец пришли в себя и стали с воплями и визгом разбегаться кто куда. А по бульвару галопом мчались к нам конные жандармы. Увидев меня, один из них наставил на меня пистолет и заорал:

– Именем императора, вы арестованы!

Наполеон-Жозеф, высунув голову из-под моей руки, крикнул сверхбдительному жандарму:

– Отставить! Это мой друг, майор Ленц. Он спас меня от убийц. Лучше проверьте, что с сержантом Делоне. И с девушкой-цветочницей.

– А что с вами, мой император?

– Со мной все в порядке. А вот если бы не майор, то лежать бы мне здесь убитым…

Один из жандармов подал мне руку, и я, пошатываясь, встал на ноги. Очень болел бок: безоболочечная свинцовая пуля, к моему счастью, бронежилет не пробила, но наверняка завтра у меня на боку будет огромный синяк. Я собрался было отправиться в пассаж, по которому, как мне казалось, убежал стрелок, но тут вернулся Вася. Жандармы хотели схватить его, но я остановил их:

– Это наш человек. – И, перейдя на русский, спросил: – Вася, что со вторым стрелком?

– Похоже, что у него там был сообщник с лошадьми. Я пробовал стрелять им вслед и, кажется, ранил одного из них – уж не знаю, его или сообщника… Но они ушли.

К счастью, в седельной сумке у меня была аптечка, и Вася перевязал цветочницу – оказалось, что она жива и просто находилась в обмороке. У нее была прострелена нога, но пуля кость не задела. Мне показалось, что, когда Вася, задрав юбку, бинтовал ее изящную ножку, девица, несмотря на ранение – женщины, они всегда женщины – бросала на него весьма многообещающие взгляды. Он улыбнулся ей в ответ и явно не спешил закончить медицинскую процедуру.

«Не удивлюсь, если Вася возьмется всерьез за лечение пострадавшей и непременно пропишет ей постельный режим», – подумал я и подмигнул доморощенному санинструктору.

Император был цел и невредим, разве что я его немного помял, когда повалил на брусчатку.

– Эжен, – заявил он во всеуслышание, – вы спасли мне жизнь. А я не из тех, кто забывает подобное и остается в долгу. Вы ведь помните, что по отцу я корсиканец. И теперь вы навеки мой друг.

– Мсье император, – улыбнулся я. – Я счастлив, что вы остались живы. А пока, если вы позволите, я допрошу пойманного стрелка.

Тот, понимая, что дела его плохи, и не думал отпираться. Он сразу же сообщил мне свое имя, имена сообщников и адрес квартиры Вечорека, на которой, по его словам, должен был находиться Качковский. Я хотел отправиться туда лично, но император попросил меня вернуться с ним в Тюильри, а в адрес, куда бежали поляки, послал наряд жандармов.

Вскоре двое из них прибыли в Тюильри и доложили, что квартиру они нашли, но меткими выстрелами из ее окна были убиты двое из них, а стрелок, судя по всему, ушел через черный ход. Зато на полу был обнаружен труп человека с перерезанным горлом, которого соседи опознали как Лукаша Вечорека, поляка по национальности. Кроме того, в ванной комнате были найдены окровавленные тряпки – видимо, Вася все же подстрелил этого Качковского.

Дальнейший допрос Моравецкого – так звали «цветочника» – дал некоторые результаты. Выяснилось, что один раз он видел Качковского в компании человека, который говорил по-французски с легким акцентом, причем явно не польским. Моравецкий смог его достаточно хорошо описать, и император, который присутствовал при допросе, помрачнел:

– Или я очень ошибаюсь, Эжен, или это лорд Каули, посол Соединенного Королевства в Париже. А он, увы, обладает дипломатической неприкосновенностью.

– Жаль, – произнес я, а про себя подумал, что неприкосновенность неприкосновенностью, но ничто не помешает нам познакомиться с ним, скажем так, в неофициальной обстановке. Вот только Наполеон-Жозефу об этом лучше не знать. Тем более что если его вдруг хватятся, то решат, что он бежал после покушения на императора. Вот только нужно все сделать очень быстро, а то вдруг он и правда сбежит из Парижа.

13 (1) декабря 1854 года.

Вена. Парк Аугартен.

Уже бывший министр иностранных дел Австрийской империи граф Иоганн Бернгард фон Рехберг-унд-Ротенлёвен

– Граф, я понимаю ваше волнение, – русский посол Горчаков был абсолютно спокоен, несмотря на то что сведения, которые я ему сообщил, должны были не на шутку его встревожить. – Я предполагал, что те, кому не по душе усиление России, не успокоятся и сделают все, чтобы помешать нам утвердиться на Босфоре.

Мы с князем Горчаковым договорились о встрече в этом любимом всеми венцами парке, чтобы обсудить то, что мне вчера заявил император во время прощальной аудиенции. Конечно, это можно было посчитать не вполне порядочным поступком с моей стороны, если, конечно, исходить с точки зрения государственных интересов Австрии. Но, с другой стороны, если Францу Иосифу удастся осуществить то, что насоветовали ему Ротшильды, то, боюсь, от нашей бедной державы мало что останется.

Мне было известно, что народы, населяющие Священную Римскую империю, ненавидят друг друга. И в том случае, если мы начнем сеять смуту в землях, которые входят в сферу интересов России, русские вполне могут ответить нам тем же. И тогда нашей империи придет конец.

Я осторожно спросил у князя Горчакова, как поступит император Николай, если Франц Иосиф откажется подписывать договор, текст которого был уже практически согласован.

– Боюсь, граф, что тогда мне придется покинуть Вену, – развел руками Горчаков. – Ведь подобный поступок покажет, что император Франц Иосиф по-прежнему враждебно настроен в отношении России. И все дальнейшие разговоры о воссоздании Священного Союза трех монархов абсолютно беспочвенны.

– Князь, не означает ли это, что Россия после вашего отъезда в Петербург объявит войну Австрии? – с дрожью в голосе спросил я у Горчакова.

Русский посол промолчал и лишь пожал плечами. Дескать, подобные вопросы может решать лишь император Николай I. Мне вдруг стало нехорошо.

– А вы знаете, что еще сказал мне император? – произнес я, посмотрев Горчакову прямо в глаза. – По его сведениям, в самом ближайшем времени в Париже может произойти покушение на Наполеона IV. И тогда политика Франции резко поменяет курс.