— Ну что «Лиша»? Ходила купить для тебя мяса, чтобы Вир сварил еще бульона.

— А в обвалившийся особняк зачем полезла?

Меня начал обижать его тон. Мне столько всего нужно было ему рассказать. И о своих чувствах, и о плане побега. А вместо этого приходилось сидеть и слушать как он меня отчитывает за то, что я, между прочим, спасла его жизнь!

Совсем не так я представляла наш разговор. Я-то думала, что как только он очнется — кинусь ему на шею, зацелую всего, скажу как сильно я за него переживала. Как испугалась, когда дом обрушился. Как места себе не находила.

Мне хотелось поведать, как я даже на секунду не задумалась, когда полезла в завалы ради него. И как потом до утра сидела возле его кровати, прислушиваясь к дыханию: боялась, что оно в любую секунду прервется.

А затем я бы призналась ему в любви, а он сказал бы, что тоже давно меня любит. Какое-то время мы бы посидели в обнимку, а потом я сообщила бы, что согласна сбежать с ним из города.

Вот так я видела наш разговор.

А вместо этого меня отчитывали как маленького ребенка, который разбил любимую отцовскую тарелку.

— Мог хотя бы спасибо сказать, — буркнула я, борясь с желанием психануть и уйти из спальни. Поступок был бы глупым и подростковым, но уж очень хотелось демонстративно обидеться на такой холодный прием.

— Иди сюда, — арамерец похлопал по кровати рядом с собой.

Я села с недовольным видом, повернувшись к злыдне спиной.

— Ты действительно ради меня рисковала жизнью? — он взял мои руки, вынуждая посмотреть на него.

— Действительно.

Его пальцы принялись поглаживать меня по запястьям.

— Прости… Просто я не знаю, как на такое реагировать. Я очнулся. Приходит Миления. Благодарит за спасение. Рассказывает, что меня и ее раба придавило стеной, что я потерял сознание. Что Миления выбралась сама, а ты зачем-то полезла за мной и тем вторым рабом. При том, что дом мог обрушиться в любой момент, и ты бы погибла, — Маркус притянул меня ближе, приобняв за талию. — Я очень за тебя испугался. Это был глупый поступок. Ты ведь могла умереть.

— Ага… А если бы не полезла, то умер бы ты.

— Ничего бы со мной не случилось. Нас бы откопали и вытащили.

— Вообще-то, никто не собирался вас доставать, — на глазах вновь начали выступать слезы, стоило мне вспомнить вчерашнюю ночь. — После того как Миления выбралась наружу, Ликея сказала, что вы с Юлисом погибли и нет смысла продолжать разбирать завалы. Она хотела уйти вместе со своими рабами. Что мне надо было делать? — голос начал сбиваться на истерические нотки. — Оставить тебя там умирать? После того как ты спас богатеньких девиц? Это, по-твоему, справедливо? Ты помог этой рамоновой Ликее, а она не пожелала ради тебя хоть немного задержаться! Ей главное, что Милению достали живой, а рабы — какая разница? Умерли и умерли! При том, что если бы не ты, она бы сдохла в своем…

Договорить мне не дали, закрыв рот поцелуем. Я попыталась вырваться, у меня эмоции зашкаливали. Мне хотелось выговориться, но даже в ослабленном состоянии Маркус оказался сильнее. Продолжил целовать, крепко, настойчиво, сладостно, пока я не обмякла в его руках.

— Смелая, сумасшедшая девочка, — произнес он, глядя мне в глаза с ласковой заботой. — Извини, если я тебя расстроил. Просто мне как-то не по себе. Я не привык, что женщина спасает меня, да еще и рискуя собственной жизнью. Мне очень неловко и… Лиша… Ну что ты смеешься?

А я и правда начала сперва улыбаться, а потом уже и посмеиваться в голос.

Вот как, оказывается, выглядит Маркус, когда он смущен. Решил хорохориться и ворчать, лишь бы не показывать, что не знает, как реагировать на спасение?

— Все хорошо, — я погладила его по щеке, продолжая улыбаться и смахивая слезы. — Главное, что мы оба живы.

— Я теперь даже не знаю, как тебя благодарить и что я могу сделать взамен.

— Ты уже сделал. Когда спас от разбойников. И заработал нам кучу денег. И еще столько всего, что я даже выразить не могу насколько тебе благодарна. Ты какой-то невероятный. Самый добрый и хороший мужчина из всех, кого я знаю.

— Ну что ты? Я же не ради… Ай, ну все. Я не знаю, что сказать, — он пуще прежнего залился краской.

— Все хорошо, правда, — я прижалась к нему, стараясь не задеть перевязанные части тела.

В этот момент суровый вояка выглядел так трогательно и беззащитно, что я невольно умилялась. Сейчас было особенно хорошо видно, что за его силой и мужеством скрывается добрый отзывчивый мальчишка, который только притворяется серьезным и умудренным жизнью. А на самом деле, также как и я, живет в этом взрослом мире, и хочет лишь одного: чтобы нашелся человек, который поймет его и поддержит.

Какое-то время мы молча обнимались, а затем я вспомнила про вопрос, который давно меня мучил.

— Скажи, а почему, когда я спросила, любишь ли ты меня, ты сказал, что нет?

Маркус чуть отодвинулся и как-то замялся.

— Понимаешь… Как тебе сказать? — он смотрел в стену, покусывая нижнюю губу. — Мне показалось, что так будет правильно. Помнишь, мы с тобой как-то на кухне говорили о смелости? Ты спрашивала, как у меня получается быть храбрым?

Я кивнула. Это было после того, как Маркус договорился с работорговцами о более выгодных для меня условиях работы. Я и правда тогда впечатлилась его смелостью. Как он не побоялся идти общаться с незнакомыми людьми, представляя мои интересы, при том, что являлся обычным рабом.

— Был момент, когда я и сам струсил. Первый раз в амфитеатре, когда столкнулся с Эйстерией. И второй раз, когда она зашла посмотреть, как ты меня воспитываешь, — Маркус замолчал, хмуря переносицу и собираясь с мыслями. — До этих моментов я не особо задумывался об Эйстерии. Участь быть ее рабом казалась иллюзорной. А тут вдруг пришло осознание, что у меня может не получиться сбежать. Что я так и останусь рабом. Что не смогу добиться тебя. Причем, я сейчас анализирую свои поступки и понимаю, как это было эгоистично с моей стороны. Сам тебе после амифитеатра рассказывал, как нас учат думать о других и сам же показал обратный пример. Мне совестно в этом признаваться, но в тот момент я совершенно не думал о твоих чувствах. Каково тебе будет, после того как я тебя влюблю в себя. Захочешь ли ты уехать со мной на родину?