Внутри Лейлы проснулся стыд. Легко было винить Эндрю за то, что он придумал страшный план, но в глубине души она и сама знала: второго ребенка с такой болезнью Ясмин бы не осилила.

— И что нам теперь делать? — спросил Эндрю.

Он выглядел совершенно потерянным, и Лейла ощутила, что почва уходит у нее из-под ног.

— Тебе нельзя здесь находиться, — сказала она. — Вдруг тебя кто-нибудь увидит? Ты уже засветился на всех камерах.

— Мне надо было поговорить с тобой. Ты не отвечала на звонки.

Лейла постаралась сдержаться и не накричать на него.

— Послушай, забудь о детективе. Меня оправдали, а вам с Ясмин надо двигаться дальше. — Эндрю открыл было рот, но она оборвала его: — А если Шепард и вовсе зашел просто так?

— А если нет?

— Тогда я возьму все на себя, — решила Лейла.

Эндрю отчаянно замотал головой:

— Я тебе не позволю!

— Но ты уже позволил.

Он отстранился, пораженный тяжестью ответа.

— Так нечестно. Ты же знаешь, что я планировал все сделать сам.

Лейла резко откинулась на стуле.

— Извини, — сказала она, все еще сохраняя холодный тон. Встав, она подошла к шкафчику в углу и плеснула виски в два бокала. — Мы договорились, что больше никогда ни при каких обстоятельствах не станем это обсуждать. А теперь ты вламываешься ко мне на работу посреди бела дня, трясясь от паранойи.

— Это ты договорилась молчать. Я не давал согласия.

Лейла чуть не выплеснула ему в лицо содержимое стакана.

— И что ты предлагаешь делать, Эндрю? Снова пережевывать наш поступок? Убеждать друг друга в том, что мы не такие уж плохие люди? Что мы поступили благородно? — Она тяжко выдохнула. — Я не могу такого тебе сказать.

В голосе Эндрю была мольба.

— Ты единственный человек, с которым я могу об этом поговорить.

— А о чем тут говорить? — с презрением бросила Лейла.

— Ты не видела всего ужаса. Знаю, ты думаешь, что видела, но нет. — Он поджал губы. — Когда ему исполнилось три, у нас на улице была вечеринка в честь Хеллоуина. Тоби пошел туда в костюме мумии: мы замотали его бинтами с ног до головы. Через час раны открылись, кровь стала просачиваться сквозь бинты, и несколько человек, которые не знали о его болезни, подходили к нам и восхищались, насколько реалистичный костюм мы сделали, а мы с Ясмин… мы вежливо улыбались, потому что нельзя было плакать. — Голос у Эндрю дрожал. — Макс умер без боли. Он заснул навсегда, укрытый любимым одеяльцем, со своим плюшевым пингвином под боком. Вот что мы ему дали. Вот что дала ему ты, и я не могу не говорить об этом, потому что никто не совершал ради моей семьи более смелого и самоотверженного поступка.

Лейла опустила плечи от осознания тяжести содеянного. По воле судьбы они с Эндрю одновременно заметили неладное: язвочку размером с ноготок на правом плече Макса. Малыш как раз раздевался, чтобы окунуться в бассейн в гостях у Лейлы. Ясмин нарезала салат на кухне, отвлекаясь лишь для того, чтобы отхлебнуть любимого белого вина. Лейла сидела под пляжным зонтиком и видела, что Эндрю тоже заметил ранку. Они встретились взглядами и тут же поняли, о чем оба думают: «Не может быть!» Макса проверяли до и после рождения, и все анализы, хвала небесам, показали отрицательный результат.

Эндрю ринулся к сыну и потащил его в дом, обещая угостить мороженым. Лейла поспешила к Ясмин, чтобы отвлечь ее пустой беседой. У ребенка просто сыпь. Как иначе.

— Что смотришь на «Нетфликсе»? — спросила Лейла первое, что пришло в голову.

Сестра целых десять минут описывала ей новый комедийный сериал с Анной Кендрик в главной роли: Ясмин не нравились мрачные фильмы про живодеров или похищенных подростков. Все десять минут у Лейлы бешено стучало сердце. Это просто сыпь. Господи, пускай это будет просто сыпь. Казалось, прошла целая жизнь, прежде чем Эндрю вернулся, перебросив хихикающего сынишку через плечо. Он подмигнул Лейле, и та смогла вздохнуть с облегчением.

Прошел месяц, и однажды Эндрю объявился у нее на пороге, дерганый, будто наркоман.

— Что случилось? — спросила Лейла, испугавшись вида зятя.

Он молча сел на ступеньку лестницы, будто у него отказали ноги.

Лейла испытующе оглядела Эндрю.

— Что-то с Ясмин?

Он затравленно посмотрел на нее, точно избитый пес.

— Нет. С Максом.

У нее перехватило дыхание.

— В чем дело? — Если что-то случится с Максом, Ясмин этого не переживет.

— У него тоже та болезнь, Лейла. У него БЭ.

Что-то будто сломалось в воздухе, и реальность треснула пополам.

— Нет, — прошептала Лейла.

— Да. — Эндрю быстро заговорил, словно стараясь перегнать собственный ужас: — Язвы у него появляются по ночам. Я пытаюсь скрывать это от Ясмин, сам купаю и одеваю утром, но прятаться вечно не получится.

Стены вокруг будто поплыли.

— Не может быть. Ясмин делала анализы. Врачи сказали, ребенок чист. Это не эпидермолиз. Он проявился бы при рождении, — бормотала она, не соглашаясь с ужасным фактом.

Эндрю сжал кулаки, будто вытягивая корабель ный канат.

— Про БЭ очень многое неизвестно. Это подлая штука, очень подлая.

Лейла перебирала в голове возможные объяснения.

— А что сказал врач?

— Врач? — Эндрю уставился на нее. — Я не показывал Макса врачу.

— Тогда откуда ты знаешь?! — взорвалась она.

— Потому что знаю! — заорал Эндрю в ответ. — Я провел с Тоби три года. Я знаю, как выглядит эрозия. Она даже пахнет по-особому, и Макс… он пахнет так же.

— Эндрю, нужно сделать анализы.

— И что дальше?

— А дальше мы… — Лейла отлично понимала, что дальше. Годы агонии.

Эндрю поглядел на нее и попытался объяснить мысли, которые крутились у него в голове:

— Лейла, ты видела только часть мучений, меньшую часть. Да, ты наблюдала повязки и крики. Но ты не была в родильном отделении, когда мы держали нашего новорожденного ребенка и его кожа оставалась у нас на руках. Ты не была там, когда врач отдал нам папку с диагностикой и сказала: «Лучше даже не смотрите», потому что содержание было слишком пугающим. — Он бессильно взмахнул рукой. — Знаешь, когда у Тоби воспалились слезные протоки, он ослеп на несколько дней. Ему было жутко страшно. Потом у него начало зарастать горло, и нам сказали, что придется вставлять чертову трубку. И даже если бы он все это выдержал, впереди его ждал рак кожи, никаких вариантов. Мы жили в оцепенении от ужаса и держались только потому, что все это происходило без перерыва. У нас просто не было времени остановиться и подумать. —