едва расслышал его за хором одобрительных возгласов.

Так уж устроен мир: люди надеются на лучшее, но в любой момент готовы поверить самому плохому. По-моему, если твой слух устроен так, что слышит только то, что желает услышать, можно взять любую песню, самую невинную, и найти в ней послание дьявола. Особенно легко поносить песни, в которых говорится о нашем мире и о людях, живущих в нем, о людях, даже лучшие из которых отягощены грехами и сомнениями, — ведь правда о себе воспринимается очень болезненно.

Я сидел на церковной скамье и слушал, как преподобный кричит и заходится в ярости. Я видел, как наливается кровью его лицо, как горят глаза и брызжет слюна изо рта. Он боялся — увидеть это не составляло труда — и своими испуганными воплями разжигал уголья страха в своих слушателях. Он еще несколько раз ставил иглу на пластинку и проиграл три или четыре отрывка песни задом наперед, извлекая на свет то, что мне казалось полной неразберихой, а ему — посланием Сатаны. Я подумал: будь на то его воля, преподобный проводил бы у проигрывателя долгие часы и запилил бы пластинку вдоль и поперек, отыскивая в ней следы дьявольских происков. И еще я подумал, что преподобному хотелось не защищать, а вести людей за собой. В последнем он преуспел более всего: вскоре почти весь зал по его указке выкрикивал: «Аминь!» Это очень напоминало крики болельщиков школьной команды Адамс-Вэлли, когда они приветствуют своего игрока, забившего гол. Отец покачивал головой, сидя со скрещенными на груди руками, а мама, как мне казалось, вообще не понимала причины этого переполоха.

Вдруг преподобный Блессет, у которого пот капал с подбородка, а глаза стали совершенно дикими, заорал:

— А теперь, братья и сестры, настала пора дьяволу появиться перед нами! Пускай потанцует под собственную музыку.

Открыв дверцу деревянного ящика, он вытащил из него какое-то живое существо, дергающееся и вырывающееся. «Бич бойз» продолжали петь, и преподобный, схватив конец поводка, заставил зверька на другом его конце отчаянно прыгать и извиваться под музыку.

Это была маленькая обезьянка с неуклюже болтавшимися длинными лапами. Она злобно скалила острые зубы всякий раз, когда ее мучитель дергал поводок то в одну, то в другую сторону.

— Танцуй же для нас, Люцифер! — кричал преподобный так громко, что его голос перекрывал музыку ансамбля, зовущего в Калифорнию. — Пляши под свою музыку!

Люцифер, который до этого просидел в своей коробке бог знает сколько, выглядел не слишком расположенным к подобным забавам. Обезьянка шипела и клацала зубами, ее хвост метался, словно серая плетка, но преподобный все не унимался и орал, продолжая таскать обезьянку на поводке взад и вперед:

— Пляши, Люцифер! Давай пляши!

Некоторые поднялись с мест, стали хлопать в ладоши и извиваться в проходе между скамьями. Какая-то толстуха с животом величиной с диванную подушку, стоя на своих здоровенных ногах-тумбах, раскачивалась из стороны в сторону, рыдая и взывая к Господу.

— Пляши, Люцифер! — кричал преподобный.

Блессет вошел в раж, — казалось, он вот-вот начнет крутить бедную обезьянку на поводке у себя над головой, словно кроличью лапку — брелок для ключей. Мужчина, стоявший прямо перед нами, раскинул руки и принялся выкрикивать что-то вроде «Господи, помилуй нас!» и «пошли гром на головы грешников!». Я смотрел на его коричневый от загара затылок и искал на нем крестообразную отметину инопланетян, полагая, что без них тут явно не обошлось.

Свободная баптистская церковь превратилась в сумасшедший дом. Взяв маму за руку, отец сказал ей:

— Нам лучше уйти отсюда!

Люди вокруг вращались по кругу и тряслись, заходясь в экстазе. А я-то думал, что баптистам не разрешается плясать!

Преподобный Блессет еще раз сильно встряхнул обезьянку.

— Пляши, Люцифер! — приказал он под громыхание музыки. — Задай им жару!

И тогда неожиданно для всех Люцифер, как видно, решил наконец выполнить его просьбу.

Испустив пронзительный вопль, обезьянка, которая уже не могла больше переносить тычки и рывки, запрыгнула на голову проповедника. Длинные гибкие лапы цепко ухватились за лицо и волосы преподобного, и Блессет вскрикнул от ужаса, когда маленькие, но острые обезьяньи клыки впились в его правое ухо. Одновременно с этим Люцифер изверг содержимое своего кишечника, коричневое, как соус «Боско», прямо на белый костюм преподобного. Это зрелище мгновенно остановило всеобщий экстаз, и на несколько секунд наступила полная тишина. Шатаясь, Блессет принялся метаться взад и вперед, пытаясь сбросить с головы обезьянку, которая безостановочно поливала одежду преподобного отвратительными коричневыми струями. Женщина с огромным трясущимся брюхом пронзительно завизжала. Несколько мужчин из передних рядов бросились на помощь преподобному, ухо которого было настолько изжевано, что свисало клочьями. Как только добровольцы приблизились, обезьяна повернулась и злобно глянула на людей, готовившихся ее схватить, при этом из ее пасти свисал окровавленный кусочек уха Блессета. Что-то злобно вереща, Люцифер наконец отпустил преподобного и бросился наутек по головам прихожан, заставляя их уворачиваться от струй, которые продолжали исторгаться из его кишечника. Поводок вырвался из рук Блессета, и Люцифер обрел свободу.

Словно желая оправдать свое прозвище, обезьяна бросалась на людей, пытаясь цапнуть их за ухо, обильно орошая их одежду. Не знаю, чем преподобный накормил Люцифера, но пища эта явно не пошла обезьяне впрок. Люцифер пронесся рядом с нами: мама закричала от страха, а отец едва успел увернуться. По счастью, коричневые струи нас миновали. Оттолкнувшись от последнего ряда скамей, Люцифер прыгнул, ухватился за люстру, а потом соскочил на голубую шляпу какой-то женщины, украсив ее ложными гвоздиками. Потом он бросился дальше, замелькали лапы, когти и хвост-плетка, защелкали зубы, раздался пронзительный визг. В церкви стоял настолько сильный запах гнилых бананов, что от него впору было потерять сознание. Кто-то из отважных прихожан попытался схватить поводок, но отшатнулся, получив заряд коричневой жижи прямо в лицо. Человек, временно лишившись способности видеть, резко попятился, его жена отпрянула в сторону. Люцифер, издав звук, похожий на хохот, цапнул за нос какую-то женщину, испачкал волосы стоявшего рядом с ней мальчика и принялся скакать со скамьи на скамью, словно маленькая бесовская версия Фреда Астера[13].

— Держите его! — вопил преподобный Блессет, держась за кровоточащее ухо. — Ловите это исчадие Сатаны!

Кому-то удалось схватить Люцифера, но храбрец тут же отдернул руку со следами клыков на костяшках пальцев. Обезьяна оказалась шустрой и злобной, как живое порождение ада. Большинство присутствовавших были всецело озабочены, как бы не попасть под зловонные струи, и даже не пытались ловить Люцифера. Я лежал на церковной скамье вниз лицом, а мама и отец скорчились в проходе. Тут преподобный