в сторону Брутона. — Это ее проделки. Их королевы.

— Ты имеешь в виду Леди?

— Точно. Ее самую. Сдается мне, что она наслала на нас какое-то проклятие из-за того… ну, в общем… ты понимаешь… из-за того, что недавно случилось.

— Из-за сожженного креста? — закончил отец.

— Угу.

Мистер Харджисон отодвинулся в тень, потому что солнце добралось до его колен.

— Она устроила какой-нибудь ритуал, свое вуду-шмуду, вот что я думаю. И теперь никто не сможет изловить эту проклятую обезьяну; тут точно дело нечисто, говорю тебе, Том. Прошлой ночью эта тварь орала у меня под окнами, словно дух — вестник смерти. Линду Лу едва удар не хватил.

— В том, что обезьяна гуляет по городу, виноват один преподобный Блессет, и никто другой, — напомнил отец. — Леди к этому отношения не имеет.

— Но ведь в этом нельзя быть до конца уверенным? — Мистер Харджисон стряхнул пепел в траву и вернул мундштук в рот. — Мы ведь не знаем, какая сила ей подчиняется. Клянусь, клан правильно взял ее на заметку. Нам здесь не нужна эта старуха. Ни она, ни ее петиции.

— Я не желаю иметь ничего общего с кланом, Джеральд, — сказал отец. — И никогда не стал бы поджигать кресты. По-моему, это удел трусов.

Услышав это, мистер Харджисон тихонько усмехнулся, из его полуоткрытого рта выскользнул клубочек дыма.

— Не знаю, есть ли вообще в Зефире клан, — отозвался он. — Но кое о чем я недавно слышал.

— Что именно?

— Да… просто всякие разговоры. У меня такая работа, что волей-неволей услышишь много всякой болтовни. Люди говорят, что ребята из клана поступили храбро, решив: пора Леди предупредить. Потому что, Том, многим кажется, что настало время выставить ее отсюда, пока она не перевернула все в Зефире вверх дном.

— Леди живет здесь с незапамятных времен, и до сих пор ничего с Зефиром не случилось.

— До сих пор она помалкивала. А теперь обнаглела и качает права. Цветные и белые должны купаться в одном бассейне, только представь себе! Знаешь что, Том? По-моему, этот размазня мэр Своуп склонен пойти ей на уступки — позволить все, что она только потребует.

— Ну, — отозвался отец, — времена меняются. Раньше или позже перемены неизбежны.

— Господи, Том! — воскликнул мистер Харджисон. — Уж не заодно ли ты с ней? На чьей ты стороне?

— Я ни на чьей стороне, Джеральд. Единственное, что я хотел сказать: нам тут в Зефире не нужны ни овчарки, ни брандспойты, ни бомбы террористов. Дни Булла Коннора[14] давно миновали. Я ничего не имею против того, что времена меняются, — таково положение вещей в этом мире. — Отец пожал плечами. — Перед будущим мы бессильны, Джеральд. Оно придет и нас не спросит. Ничего тут не попишешь.

— Уверен, что ребята из клана могут тут с тобой поспорить. У них совсем другая точка зрения.

— Может быть. Но их дни сочтены. А ненависть всегда порождала только еще большую ненависть.

Мистер Харджисон несколько минут сидел молча. Его взгляд был устремлен на крыши Брутона, но что он пытался там увидеть, трудно было понять. Наконец он поднялся и, подхватив свою сумку с письмами, закинул ее на плечо.

— Раньше ты казался мне разумным парнем, Том, — сказал он на прощание и двинулся к своему грузовичку.

— Эй, Джеральд! Погоди-ка минутку. Вернись, прошу тебя! — крикнул вслед мистеру Харджисону отец, но тот даже не оглянулся.

Отец и мистер Харджисон учились в школе Адамс-Вэлли в одном классе, и, хотя никогда не были близкими друзьями, оба прошли одни и те же дороги юности. Отец рассказывал, что мистер Харджисон играл в футбольной команде и его имя, выбитое на серебряной табличке, висит теперь на стене почета школы.

— Эй, Большой Медведь! — снова позвал отец, вспомнив школьное прозвище мистера Харджисона.

Но тот молча бросил окурок сигары в канаву, завел свой грузовичок и укатил.

Настал день моего рождения. Я пригласил Джонни, Дэви Рэя и Бена на мороженое и торт, украшенный двенадцатью свечами. Пока мы угощались тортом в гостиной, отец положил праздничный подарок на мой письменный стол.

Еще до того, как я его обнаружил, Джонни пришлось уйти домой. Его все еще иногда мучили головные боли и приступы головокружения. Джонни подарил мне два отличных белых наконечника от стрел из своей коллекции. Дэви Рэй принес мне модель Мумии, а Бен подарил пакетик маленьких пластмассовых динозавров.

А в комнате на моем столе стояла пишущая машинка «Ройял», серая, как линкор, и в ее каретку был вставлен белоснежный лист бумаги.

Пробег этой машины составлял уже немало миль. Часть клавиш оказалась вытерта, на боку, прямо на краске, было выцарапано «П. Б. З.». Позже я узнал, что это значит «публичная библиотека Зефира»: машинку приобрели на распродаже старого имущества. Буква «е» застревала, точка над «i» отсутствовала. И вот вечером, в сгущающихся сумерках, я сел за свой письменный стол, отодвинул в сторону жестянку с карандашами «тикондерога» и с колотящимся сердцем старательно напечатал на листе бумаги собственное имя.

Так я вступил в эру высоких технологий.

Довольно скоро я понял, что печатание на машинке — дело нелегкое. Мои пальцы оказались очень неловкими — придется их тренировать. Этим я и занялся, просидев над машинкой до глубокой ночи, пока мама не велела мне ложиться спать. КОРИ ДЖЭТ МАККЕНСОН. ДЭВИ РЕЙ КАЛКАН. ДЖОНМИ КВИЛСОН. БЕМ СИРС. БУНТАРЬ. СТАРЫЙ МОСИС. ЛЕДИ. ГОРЯЩИЙ КРЕСТ. БРЕМКИНСЫ. ШЛЯПА С ЗЕЛЕНЫМ ПЕРОМ. ЗИФИР. ЗЭФИР. ЗЕФИР.

Мне предстояло пройти очень долгий путь к совершенству, но я уже чувствовал энтузиазм героев вестернов и храбрых индейцев, мощь воинских подразделений, полчищ детективов и отрядов монстров, которые возникали в моем воображении, изо всех сил стремясь появиться на свет и излиться на бумагу.

Однажды днем я катался на Ракете, радуясь свежести воздуха после дождя, и внезапно обнаружил, что нахожусь у дома Немо Керлисса. Сам он гулял во дворе — подбрасывал бейсбольный мяч в воздух и ловко ловил его, когда тот со свистом мчался вниз. Я поставил Ракету на подножку и предложил Немо немного покидать мячик. На самом деле мне просто хотелось еще раз увидеть Немо в деле. Мальчик с совершенной рукой, какой бы хрупкой она ни выглядела, воистину был осенен десницей Господней. Довольно скоро я пристал к нему, чтобы он попал мячом в дупло дуба, находившегося через улицу. Немо запулил мяч точно в требуемую цель, да не один, а целых три раза, и я едва не упал на колени, готовый чуть ли не боготворить его.

Потом зазвенел колокольчик, и открылась входная дверь. На крыльце