Я наклоняюсь и глажу Нэпала, зарываясь пальцами в мягкий блестящий мех.

— Что ж, приятель, настал момент истины. Мы на перекрестке. Я могу снова оказаться в темноте и скатиться в ужаснейшую депрессию. Или смело встретить трудности. Я так хотел проехать марафон. Это придало бы моей жизни смысл. Нам это нужно. Нужно. Что скажешь?

Я смотрю в широко раскрытые глаза моего пса. Это выражение я называю «Кот в сапогах». Вот такой у него сейчас вид. Он словно хочет сказать: «Иногда мы сталкиваемся с тяжелыми проблемами. Тогда нужно смело идти им навстречу, понимая: нам это по силам. И знаешь что, приятель? Ты прав. Давай так и сделаем. Но при одном условии: мы все равно проедем этот марафон. Мы можем отползти в сторону, жалея себя, или двигаться дальше, воплощая свои мечты. Что ты выберешь?»

Я чувствую, что Нэпал со мной. Вместе мы справимся.

Я снова зову доктора Николсона и спрашиваю, смогу ли я после ампутации участвовать в Марафоне морской пехоты. Он внимательно смотрит на меня. Разглядывает меня так, будто видит перед собой сумасшедшего.

— Я бы очень не советовал это делать. Вам нужно будет полностью сконцентрироваться на выздоровлении и адаптации к протезу.

Я отвечаю, что протез мне не нужен. Я проеду марафон в инвалидной коляске. К тому же интенсивные тренировки — лучший способ быстро поправиться.

— Все-все. — Доктор шутливо вскидывает руки, сдаваясь. — Черт возьми! Думаю, если вы действительно так хотите этого, то сможете. Если нога хорошо заживет, полагаю, у вас все получится. Но операция, потеря крови, восстановление — все это отбросит вас на месяцы назад.

Мы заключаем сделку: я соглашаюсь на операцию, а он делает все от него зависящее, чтобы я как можно скорее выписался из больницы и вернулся к тренировкам. Инфекция проникла так глубоко, что откладывать нельзя. Нужно все сделать немедленно.

Я звоню своим спонсорам из «Семей инвалидов-ветеранов». Они первым делом говорят, чтобы я не переживал о деньгах, вложенных в мою подготовку, а сосредоточился на выздоровлении. Мне приходится три раза повторить им, прежде чем они осознают: я не отказываюсь от участия в марафоне. Я звоню Мелиссе и обо всем ей рассказываю. Сначала она думает, что я шучу. Но, осознав серьезность моих слов, всеми силами поддерживает меня. Она понимает. Понимает, что, если передо мной не будет этой цели, этого марафона, я могу впасть в депрессию. Мелисса знает, что мы должны это сделать. Должны проехать этот марафон — он придаст моей жизни смысл.

Утром перед операцией я должен сдать несколько анализов, чтобы убедиться, что воспаление не перекинулось на внутренние органы. Врачи особенно беспокоятся за мое сердце. Если оно затронуто, я могу не пережить ампутацию. Анализы я сдаю в другой больнице. Джули предлагает составить мне компанию, пока мы ожидаем результатов.

Само собой, мы как на иголках. Постоянно звонят мама, отец и мой брат Джон. И все задают один и тот же вопрос: «Результаты уже известны?» Медсестры очень милы. Они приносят Нэпалу миску с водой и возятся с ним. Наконец нас ведут в кабинет кардиолога — он готов меня принять.

Входит парень со стопкой медицинских бланков под мышкой. Он мельком смотрит на нас. Потом, заметив моего пса, смотрит еще раз, внимательнее. Не говоря ни слова, разворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь. Мы с Джули обмениваемся удивленными взглядами.

— Это был врач?

— Неужели врач мог так хлопнуть дверью? Кто же это был?

Парень с виду похож на араба, и у меня падает сердце: кажется, повторяется эпизод в магазине. «Никаких собак! Собакам нельзя находиться возле еды!»

Час дня. Операция назначена на два. У нас нет времени. В дверь стучат, входит медсестра. Мы спрашиваем ее: неужели человек, который вылетел отсюда, — это кардиолог?

— Боюсь, вам придется уйти, — отвечает она.

— Это был врач? — повторяет Джули. — Сюда приходил кардиолог?

В определенные моменты лучше не становиться у нее на пути.

Кажется, медсестра совершенно раздавлена.

— Да. Но он сказал, что не примет вас, пока вы не выведете собаку.

Я сижу, скорчившись в своей коляске: от стресса боль усиливается. Нэпал чувствует это. Моя боль причиняет ему страдания. Подняв голову, пес тычется носом мне в ладонь, пытаясь успокоить меня, но эту ситуацию нельзя оставить просто так.

— Нам нужны результаты, — говорит Джули, — и мы без них не уйдем.

Медсестра говорит, что постарается все уладить. Через несколько минут возвращается кардиолог. Он был зол, когда хлопнул дверью, теперь же его просто трясет от гнева или страха. Я тоже готов взорваться. Только присутствие Джули помогает мне держать язык за зубами.

— Дайте нам результаты, пожалуйста, и мы покинем больницу, — говорит Джули, протягивая руку.

— Нет, я отправлю их по факсу вашему хирургу, — отвечает Джули врач, не сводя при этом глаз с моего пса. — Я отправлю их по факсу, — повторяет он.

— Кажется, вы не поняли, — упорствует Джули. — Сегодня в два у моего брата операция. До нее остался час. Нам нужны результаты. Операция сложная. Ему будут ампутировать ногу. Нам нужно знать, выдержит ли его сердце. Вы можете просто сказать, все ли в порядке?

— Нет. Я вам уже ответил: я пришлю результаты по факсу вашему врачу.

Я пытаюсь его задобрить:

— Господи, мне просто нужно знать, все ли в порядке! Операционная бригада ждет!

Кардиолог качает головой.

— Я не буду говорить с вами, пока вы не выведете собаку.

Джули смотрит на меня. Я вижу в ее глазах боль и возмущение.

— Хочешь, я выйду с Нэпалом на лестницу, чтобы ты мог получить результаты?

— Нет, ни в коем случае. Не хочу.

Я поворачиваюсь к врачу.

— Моего пса обязаны пускать со мной повсюду. Это закон. Акт тысяча девятьсот девяностого года. Вы хоть знаете это?

— Собака… Собака в моем кабинете противоречит санитарным нормам.

— Я мог бы… Знаете, что я мог бы сделать? Вы нарушили закон!

Джули встает и говорит, что нам пора. Она выходит из кабинета, я выезжаю, и тут врач идет на попятный.

— Знаете, я прошу прощения, просто я хотел, чтобы собака…

Мы захлопываем за собой дверь, и конец фразы не слышен. Если честно, мне плевать, что он сказал. По закону мы можем подать на доктора-собаконенавистника в суд и пустить его по миру.

К нам сбегается медперсонал. Им очень стыдно за этот инцидент, и они почти так же злы, как и мы.

— Вы можете подать в суд.

— Да, вы можете подать в суд на основании Акта тысяча девятьсот девяностого года.

— Вам просто необходимо это сделать.

Конечно, мы могли бы хоть десять раз подать в суд на этого кардиолога, но мы не из таких. Кроме того, сейчас на кону мое здоровье. Более того, моя жизнь. Именно об этом нужно думать.