я принюхался, используя заодно обоняние Кутеня, и в несколько глотков осушил напиток. О-о-о, пусть и слабое, но прекрасное вино! Именно так и должен воин пробуждаться после тяжких дел, когда не нужно сохранять мозги для длительных дум.

В напитке чувствовались магические целительные нотки, потому что боль от движений стала притупляться. Недолго думая, я подошёл для начала к окну, чтобы посмотреть на двор уже своими собственными глазами, затем проковылял к двери и вышел…

* * *

Прихрамывая по роскошным пустым коридорам и лестницам, я уверенно направлялся на улицу. Каждый шаг давался мне всё легче и, к собственному удовольствию, я чувствовал, что постепенно просыпается бросская кровь. Она осторожно текла по опалённым ею же венам, словно проверяя, можно ли уже приступать к самоисцелению.

Паутинка ожогов, оставшихся от собственных же вен, тоже была заметна, но терялась среди шрамов. Расщелину мне в душу, чтобы я ещё раз, будучи всего лишь на втором ранге, прыгнул на магистра! То, что я жив, на самом деле величайшее чудо — он и вправду чуть не спалил меня собственной же кровью.

Но я выжил. Не знаю, почему, не знаю, как, но выжил. И, чувствую, риск окупился вдвое, если не больше.

С моего лица не исчезала довольная ухмылка… Расчётливый ум уже давно сложил все паззлы, и я понимал, что Малуша-преступника и на пушечный выстрел бы не подпустили к особняку Феокрита. Но Малуш-герой был здесь желанным гостем.

Редкие слуги, попадавшиеся навстречу, уважительно кланялись и с лёгким испугом замирали, ожидая от меня указаний. Но я лишь раздражённо отмахивался, глядя на одинаковые южные лица, потому что никто из них на вопрос «Что я здесь делаю?» ответить что-то осмысленное не смог.

Наконец я, прошагав через просторный холл, толкнул увесистые высокие двери и, щурясь от солнца, вышел на крыльцо. Два стражника, стоящие по разные стороны, подтянулись, выпрямляя алебарды, и размашистым кивком поприветствовали меня:

— Доброго вам утра, светлейший господин Малуш!

Со вздохом я ответил, понимая, что и на них срывать злость не имеет смысла.

— И вам доброго, служивые, — буркнул я, — Так понимаю, вы тоже не знаете, что я здесь делаю?

От меня не укрылось, как они переглянулись. Во взгляде читалось что-то вроде «ох уж эти северяне, явно все они чуть-чуть того…»

Я медленно выдохнул, пытаясь унять злость и проснувшуюся бросскую кровь. Ещё чуть-чуть, и она не посмотрит, что тело только-только восстановилось.

— Его сиятельство, господин царский советник Феокрит Разумный велел нам охранять ваш покой, — быстро ответил мне один из охранников, — Чтобы ваши раны, господин Малуш, заживали быстрее.

— А раны я где получил? — повинуясь интуиции, спросил я.

— Как же… Это заговорщики, господин Малуш. Они пытались убить вас по приезду в город, и даже здесь. Но теперь всё хорошо! Уж поверьте, имение Виола Сладопесенного одно из самых защищённых во всём городе.

Я аж поперхнулся…

— Кого⁈

— Ох, простите, господин Малуш, привычка. Сейчас это имение принадлежит его сиятельству Феокриту Разумному.

— Ну, ясно…

На мои расспросы, почему же имение перешло от одного к другому, стражники как-то помрачнели и отвечать не захотели. Отнекивались, что в делах царских не сведущи, таких подробностей не знают. Да и вообще, вся царская семья непорочна, ни в какие тёмные оговоры они не верят, и никоим образом не думают плохо о царском сыне Виоле.

Хотя по ним было видно, что-то они точно знают. Обычно прислуга в курсе хозяйских дел даже больше самих хозяев, но я здесь был пока только гостем, и в такие тонкости посвящать меня никто не собирался.

— Ладно, вестники тугодумия, хрен с вами, — проворчал я, оставив слегка опешивших стражников позади, — Где тот, кто всеми вами, бездельниками, заправляет?

Я не смотрел на стражников, испытывая некое удовольствие. Пусть теперь подумают, что с ними будет, если я вдруг здесь задержусь и получу какую-то власть в свои руки.

— Управляющий сейчас возле часовни Южных Богов, показывает владения северной гостье.

Я всё же обернулся, слегка разволновавшись. Агата? Или Креона?

— Что за гостья?

— Госпожа Креона, посланница Северного Храма Холода, так она себя назвала, — добавил стражник. Судя по его глазам, он меня не особо испугался, и я даже ему кивнул, потому что уважал смелость.

Махнув им, я двинулся по мощёным дорожкам, нацелившись на торчащий над деревьями шпиль… Но до часовни мне дойти было не суждено, потому что меня, едва завернувшего за каменную стену высокой террасы, перехватил какой-то слуга.

Точнее, это я его перехватил, когда он замер, склонившись в уважительном поклоне. Потому что эту рожу, сколько бы она не пряталась под гримом и париком, я готов был узнать из тысячи.

— Ох, господин, я не знаю, чем прогневал вас… — залепетал испуганный слуга, когда я уцепился за его воротник.

— Если ты, маюнов горлопан, не объяснишь мне, что происходит… Вот тогда ты меня точно прогневаешь! — прижав беднягу к стене, процедил я.

Парик и вправду чуть слез с наглой бардовой рожи.

— Слёзы мне в печень, громада! — обиженным голосом, роняя в стороны испуганный взгляд, проворчал Виол, — Как ты догадался?

— Я тебя ещё в особняке подметил, вестник ты хитрости.

Когда я его отпустил, у него сразу же изменились движения. Уже на знакомый мне бардовский манер он пригладил воротник, смахивая несуществующую пыль, потом поправил парик.

— Меня здесь быть не должно, хотя многие и так знают, — буркнул Виол.

— И Феокрит?

— И Феокрит… Кстати, а ты молодец. Если там, возле Солебрега, я думал, как тебя вытащить из всей этой заварухи, то здесь, в Моредаре, как бы уже мне не пришлось просить твоего заступничества. Видит Маюн, ты теперь герой.

— Маюн сейчас не только увидит, но и услышит тебя, — я с трудом сдерживал себя, чувствуя, что наконец-то нашёл того, на ком можно выместить всю злость.