Накануне Горластый с приятелями попытался прописать новичков по всем морским правилам, но что-то у них не заладилось. Крюк при этом не присутствовал, а участники обряда помалкивали, потирая синяки и ушибы.

Новенькие назвались братьями, держались все время вместе. Никто даже не знал, как их зовут, так и кликали – Братья.

«Да что же она никак не наговорится со своим дружком, – с досадой подумал Крюк. – Ветер-то какой, ровный, попутный… Морского ежа им в задницу!»

Что-то звонко тренькнуло среди лавок гребцов.

Этого еще не хватало, чуть не задохнулся от злости Крюк. Мало того что поволокли с собой Слепого для развлечения, так еще собрались песенку послушать до отплытия…

Крюк пнул барабанщика, тот оглянулся, сообразил и бросился к гребцам, размахивая на всякий случай палкой:

– Музыку, я сказал, убери. На дно, уроды, захотели? Убери музыку.

– Да я что, – забормотал Слепой, поправляя повязку на глазах, – я случайно уронил. Темно ведь.

Рыбаки заржали. Темно. Умеет Слепой сказануть вовремя. Молодец. Я, говорит, Слепой, но чтобы веслом махать, глаз не нужно. А плата гребца мне не помешает. Когда еще попаду на войну в хорошей компании? А вчера завернул вечером новую поэму под лиру. «Злость, по приколу, воспой, что царя от вина закрутила…» И дальше, с именами и прозвищами предводителей союзного войска. Животики надорвали.

Все нормально, Крюк, кричали рыбаки, все путем. Ты только рукой махни – вмиг отчалим.

– Не забудь, – тихо сказала царица.

Ветер подхватил ее слова и утопил недалеко от берега. Прямо возле борта одного из кораблей Заскочья.

– Я помню, – сказал Жеребец. – Не в первый день. Если он что-то подозревает – может не получиться. Я помню.

– И передай ему письмо, – сказала царица, протягивая запечатанную табличку. – Смотри не повреди печать. Царь знает, что я с этими кораблями отправляю отчет о жизни Семивратья.

– Хорошо, – сказал Жеребец.

Письмо он будет хранить как зеницу ока. Поврежденная печать или потерянное письмо – прямой путь в царство мертвых. И никакие оправдания не помогут.

– Отплываем, – сказал Жеребец.

Ему казалось, что нужно сказать что-то веское, красивое и значимое, но в голову ничего не лезло.

– Жди меня, – сказал Жеребец. – И я…

Царица отвернулась и пошла на берег. Не оглядываясь, прошла по дороге до самых Нижних ворот.

Жеребец по сходням поднялся на борт своего корабля.

Кормчий вопросительно посмотрел на него.

– Че пялишься? – спросил Жеребец. Сходни с грохотом убрали. Отвязали канаты.

– Поехали, – махнул рукой Жеребец. Вытащили оба якоря – кормовой и носовой. Зашуршал парус, хлопнул, наполняясь ветром.

Жеребец взглянул на город. Вверх-вниз. Люди, дома, стены. Рабочие, возводящие склады и восстанавливающие порт. Вверх-вниз.

Рот наполнился вязкой слюной.

Корабль Жеребца отвалил первым. За ним – корыта Заскочья, выкрашенные в ярко-зеленый цвет.

Правду говорят: в Заскочье все с заскоками. Это ж нужно было так корабли изуродовать. В зеленый! Нашли лужайку. Понятно самому тупому грузчику – корабли должны быть красными до половины, а дальше, под воду, черными. Их так и называют – чернобокими.

Крюк выждал, пока все корабли отчалят. Не хватало еще путаться веслами у выхода из гавани. Никуда они не денутся.

Гребцы ждали на веслах. Пятеро сидели на рее, готовясь распустить парус.

– Якорь! – скомандовал Крюк.

Братья выдернули якорь из воды и положили на палубу. Перешли на нос и вытащили второй якорь. И даже не запыхались.

– По-шел! – выкрикнул Крюк. Барабанщик ударил палкой по натянутой коже. Бум. Бум. Бум.

Не слишком часто. Торопиться, пока гребцы не приноровились друг к другу, не стоит. Вон два весла сцепились по правому борту.

– Жрать не дам! – крикнул Крюк.

Кормчий только держался рукой за кормовое весло. Только придавал ему направление. Двигали его и удерживали корабль на курсе двое помощников.

– Парус, – крикнул Крюк. – Осторожно там! Хлопнул парус.

Бум. Бум. Бум.

Крюк развязал мешок, лежавший возле борта. Достал белого петуха. Вообще-то нужно было рассекать жертвенное животное ножом, но кормчий справился своим отточенным крюком.

Кровь брызнула на палубу, окропила двух сидящих возле кормы гребцов. Но те с ритма не сбились.

Бум. Бум. Бум.

– Нарекаю корабль… «Голубем», – провозгласил Крюк. – И прошу у богов защиты.

Кормчий окропил рулевое весло, прошел между гребцами к мачте и полил кровью ее основание.

Команда молчала. Только кормчий в море может разговаривать с богами. Он первый в море после богов. И только он может нарекать корабль. И имя, выбранное им…

«Голубь». Ничего так имя. Голубь всегда возвращается домой. Правильно, им как раз нужно вернуться.

Братья стояли на носу корабля.

– Давно не плавал на корабле, – сказал Бродяга.

– Две тысячи лет, – сказал Бес.

– Больше. – Бродяга раскинул руки, ловя ветер, как крыльями. – Похоже на полет.

Бес посмотрел на чаек, висящих над кораблем.

– Отчего люди не летают? – сказал Бес.

– Что?

– Я говорю, отчего люди не летают, как птицы? Мне иногда кажется, что вот так взмахну руками…

– Ты для этого хочешь стать богом? – спросил Бродяга. – Чтобы научиться летать?

– А боги умеют летать? – спросил удивленно Бес.

Ветер пригнал корабли к бухте первой стоянки быстро. Кормчие, собравшись на корабле Жеребца, даже прикидывали, а не пойти ли дальше, к следующей стоянке. В принципе, получалось, что при таком ветре они могут поспеть до захода солнца.

– Вы куда-то торопитесь? – спросили кормчие из Заскочья. И все как-то разом поняли, что, действительно, торопиться некуда. А там еще по дороге камешки неприятные. А если вдруг туман?

Ночевать решили на якоре. На корме и на носу каждого из двадцати кораблей зажгли факелы, приставив к ним дежурных.

«Голубь» как последний в колонне оказался у самого выхода из бухты.

– Могли бы и на берег выпустить, – сказал парень, прозванный Щенком за глупость и молодость. – Ноги размять…

– Что ты там не видел? – осведомился Горластый. – Камни, сосны, можжевельник. Даже воды пресной нет.

Горластый расположился между лавками на овчине и отдыхал впрок. Сегодня веслом особо не махали, но вот завтра ветер может стихнуть. Те, кто не первый год в море, это понимают отлично. Вон Щука все полирует свое весло.