– Здравствуйте, Марья Ивановна. Ваш сын, выполняя на СВО боевое задание, героически проявил себя. Награжден. Сейчас он ранен и находится в госпитале. Благодарим вас за такого героя, им можно гордиться, – говорит твердый и спокойный голос из трубки, и все это мать слушает про своего сына Представили?

Да, пусть я утрировал немного ситуацию со звонком, но не очень-то и утрировал… Дело не в этом. Главное, представьте все это в своем воображении. Представили? Вот что значит звонок домой для многих и многих кашников. И понятно, что слезы радости и гордость за своего сына ощущает теперь и мать его, и отец его, и дети его, и жена его. А если им, сыном, гордится кто-то, кто-то верит в него теперь, то он, сын, будет стремиться укрепить веру в себя. Только поверь в человека, скажи ему, что он может все, и этот человек тогда по одной вере вашей сможет горы свернуть. Надо людей тащить вверх, а не угнетать и стараться их затоптать, – нам необходимо общество господ, а не общество униженных рабов. Вы или господа, или рабы – другого не дано. Нет середины. За девяностые годы мы «потеряли» миллионы людей, так давайте вытаскивать тех, кого еще можно вытащить наверх, спасти. Не все еще «погибли» за те перестроечные и девяностые годы в той необъявленной войне – вытаскивайте всех, кого еще можно вытащить. Подумай, читатель, о чем я пишу. И потому, когда вы думаете, что вот они вдруг снова преступление совершат, вернувшись назад домой, вспомните о том, что они прошли и какой ценой купили свою новую жизнь. Они-то знают точно цену новой жизни. Да, кто-то и дурак такой, что неисправимо глуп, но таких мизер, а подавляющее большинство готово строить свою жизнь правильно, и строят ведь…

Кроме выездов на полигон, дежурств на постах, проводились здесь и занятия в корпусах бывшего завода. Приведу пример. Согласно составленному вечером списку, отбирались люди по группам, кто у какого инструктора будет заниматься. Вот я попадаю в список к Регби, который сегодня, к примеру, ведет занятия, на которых будем отрабатывать учебные штурмы здания. Вот здание перед нами, Регби ставит задачу атаковать противника, который засел в этом корпусе завода, и по команде Регби мы начинаем учебный штурм. В ходе этой игры обозначаются недостатки при действиях сотрудников, даются советы, как избежать тех или иных ошибок. Регби учит преодолевать территорию между нашим расположением и самим зданием, учит заходить в здание, зачищать его помещения от противника и занимать этажи, проходя лестницы, занимать позиции в здании. Я помню, как на таком учебном занятии, когда мы уже отрабатывали разные приемы войны на втором этаже, задали бойцы Регби вопрос о том, как можно все же преодолеть с меньшими потерями территорию перед зданием. Он с улыбкой, глядя на меня, сказал:

– А я вот там, на крыше… – показывает Регби на соседнюю крышу здания, которое видно нам из окна, – посажу двух сионистов, которые вас при штурме прикрывать будут, – говорит он, улыбаясь мне, и я только понимаю, что он меня с Суховым имеет в виду. Стою и тоже улыбаюсь, и думаю, что запомнил меня и Сухова Регби теперь насовсем, после «Галины-29».

Да, кстати, диверсионные группы Регби и ночью тренировал, как я уже сказал, и один раз, когда мы стояли на усиленном посту, вдвоем, на складе с оружием, к нам подошел Регби.

– У вас точно магазины пустые? – спрашивает он нас. Мы отвечаем, что патронов в магазинах нет, хотя, конечно, они были. – Вы смотрите, если вас сегодня спи… то получите от меня того же, – предупреждает нас Регби. Дело все в том, что его группа тренировалась и на охраняемых объектах, и он все же должен был предупредить нас, чтобы реакция наша была в случае чего адекватной, если вдруг его человек попадется нам здесь в ночное время. Они проникали на охраняемые объекты, делали фото оружия и уходили. Фото, сделанное на охраняемом объекте, обозначало, что курсант-диверсант задачу выполнил. Одним словом, они тренировались. И работа их была не из легких тоже, проползи-ка четыреста метров по грязи от точки А до точки Б, чтобы еще и не заметили тебя. Потому я и говорю, что разведка и диверсии – это дело для молодых людей.

Видел я здесь и человека, про которого мне сказали, что он из «Ахмата». Этот человек два раза что-то делал возле нашего склада с оружием. Говорили, что ахматовцы стоят где-то тут рядом. Однако меня более всего удивил его вид. На нем была черная пятнистая камуфлированная форма, которая, чувствовалось, если и была не новая, то явно мало ношенная, вернее, не потертая. За спиной у него был УАКС.

«Форма у него совсем новая. Как он с этой штуковиной, с УАКС, не опасается ходить здесь… А если напорется на диверсионную группу украинскую? Или они здесь совсем расслабились, раз в тылу находятся… УАКС в серьезном бою не оружие. Он на передовой был ли, интересно? Или он здесь, в тылу, сменил АК-74 на УАКС? Или он никогда и не имел АК-74, и им положен только УАКС?» – думал я тогда, разглядывая этого человека в черной пятнистой форме и задавая сам себе вопросы, на которые не мог найти ответов.

Выскажу и ту мысль здесь, что война и вправду сильно меняет людей. Вот один пример из жизни в том самом бункере. Телевизор здесь всегда был включен. Большой телевизор, плоский, или, как говорят горизонтальный, который принесли откуда-то, и не важно, откуда. Главное, что он был там. Купили, наверное, так как по-другому его было не приобрести. Мародерство каралось вплоть до смертной казни, и это реалии «Вагнера», и никто тебя бы не пожалел, и отбросим все лживые фантазии либералов, рассказывающих о том, как вагнеровцы, видите ли, «унитазы советские домой по почте отсылают». О смешных и мерзких вещах либеральной оппозиции и совсем не оппозиции я здесь говорить не собираюсь и время ваше на это тратить не буду. Так вот, я напомню, что телевизор у нас висел на стене, и большинству его было видно с их же спальных мест. Кто не мог со своего места видеть экран телевизора, приходил в наш зал и смотрели его у нас. Показывали нам по нему учебные фильмы, а также и новости с телеканалов российского телевидения. Шли здесь разные и боевики, и фильмы про светлую любовь, и кинокомедии, и даже, помнится, мы смотрели