– Как ты повредила ногу? – поинтересовалась Элис.

– Не в погоне за очередным кайфом, – выдала я и поморщилась.

«Хорошее начало, Дар. Это точно сработает».

Джеральд вздрогнул.

– Наш адвокат посоветовал нам выяснить, кто живет в одном доме с нашей единственной внучкой.

– Вы должны понять, – вмешалась Элис. – Мы не видели дочь два года. Звонки и сообщения были нерегулярны, а затем и вовсе прекратились. Мы жили в страхе перед визитом полиции или телефонным звонком посреди ночи.

– И вот мы получили звонок, – продолжил Джеральд. – Наша девочка погибла, но ее подруга рассказала, что у нее остался ребенок.

Глаза Элис наполнились слезами.

– Я никогда не была так напугана и… потеряна. Нашего единственного ребенка больше не было, а ее девочка – беспомощная маленькая малышка – в руках незнакомца. – Взяв себя в руки, она твердо посмотрела мне в глаза. – Нам пришлось действовать. Мы хотели найти и защитить ее.

– Мы думали, что Сойер будет рад нас видеть, – сказал Джеральд. – Или, по крайней мере, окажется более дружелюбным, чтобы нам удалось познакомиться поближе. Чтобы работать вместе… и, может, мы смогли бы что-то построить.

– Он решил, что вы пришли отнять у него все, – мягко проговорила я. – Разве не так?

Элис сжала кулаки и нахмурилась.

– Я ненавижу себя за это. Мы пытаемся сделать все правильно для Оливии, как и должны, и все же это кажется таким неправильным.

Джеральд накрыл ее руки своими.

– Мы были готовы позволить судье зачитать результаты теста на отцовство, – сказал он. – Фактически, мы были уверены в результатах еще до того, как Сойер заговорил.

– Но Сойер начал говорить, – подхватила мысль мужа Элис с легкостью, присущей для двух людей, состоящих в браке не одно десятилетие. – Он заговорил, и у меня появилась надежда, что он позволит двум незнакомцам стать частью жизни Оливии. Но после слушания он снова охладел. Закрылся.

– Он не охладел, – произнесла я. – Он ведет себя как засранец только потому, что боится, что вы заберете у него Оливию. Разве он не имеет полное право бояться этого?

– Он ее отец? – осведомился Джеральд с прямотой, которая буквально твердила, что, чем бы ни занимался, он привык быть главным.

– Да. – Я вздернула подбородок. – Да. Он ее отец. По всем пунктам, которые имеют значение.

Они обменялись полными боли взглядами.

– Я просто хотела бы узнать его поближе. Если бы у нас была уверенность в том, что он по-настоящему любящий и добрый отец, что Оливия чувствует себя любимой рядом с ним…

– Она чувствует, – мягко подтвердила я. – Господи, вы даже себе не представляете. Я бы хотела, чтобы вы увидели их вместе, когда он думает, что никто не смотрит. Как он улыбается и заставляет ее смеяться, как готовит ей здоровую пищу и следит, чтобы она ела свой горошек, а сам тем временем питается одними полуфабрикатами. Потому что он так чертовски усердно старается, чтобы создать прекрасную жизнь для нее.

Я смахнула слезу со щеки.

– На слушании вы видели его настоящего, его истинную сущность. Но под колючей броней он полон любви, юмора, доброты и никогда и никому не позволит обидеть эту маленькую девочку. – Я прерывисто вздохнула. – Он хочет защитить ее, потому что знает, каково это – не иметь мамы.

Джеральд выпрямился, а Элис прикрыла рот рукой.

– Правда?

– Как и вы, он получил страшное известие от патрульных. Пьяный водитель убил его мать, когда они с братом были совсем маленькими. Весь его мир рухнул. Его семья развалилась, и я уверена, что для Оливии он хочет большую семью. – Я внимательно посмотрела на них. – Он хочет, чтобы вы были в ее жизни, я клянусь. И не собирается вычеркивать вас, но… ему нужна полная опека.

Они напряглись, и я позволила себе коснуться руки Элис.

– Разве это не хорошо? Что он не хочет быть отцом на полставки? Но это не значит, что он планирует пройти через это в одиночку.

– Кажется, Оливия очень вас любит, – сказала Элис. – Вы тоже будете частью ее жизни?

– Мне бы очень этого хотелось, – ответила я. – Я тоже ее люблю. Могу представить, что вы думаете обо мне. То, что Голлуэй откопал на меня, – абсолютная правда. Я была арестована и отсидела в тюрьме. Но его расследование не отражает того, как упорно я работала над собой. Я чиста уже долгое время и ни за что не вернусь к той жизни. Не только ради дорогих мне людей, но и ради себя. Особенно ради себя.

Эбботы хранили молчание, и мне казалось, что с помощью одного лишь взгляда они обменялись тысячей мыслей.

– Этот диван раскладывается? – спросил Джеральд через мгновение, кивнув на диван.

В моей груди расцвела надежда.

– Есть только один способ выяснить.

Диван действительно раскладывался, и Джеральд спустился к машине, чтобы съездить за вещами для Оливии и Элис и остаться здесь до среды.

– Думаешь, Сойер не будет против? – поинтересовалась Элис. – Мы захватили его территорию…

– Он не будет возражать, – ответила я. – Потому что Оливия дома.

Элис посмотрела мне прямо в глаза.

– Думаю, вы должны знать, что наше пребывание здесь не означает, что мы откажемся от нашего ходатайства.

– Знаю, но я рада, что вы здесь.

От удивления она широко раскрыла глаза и слегка улыбнулась.

– Правда? А то я начала чувствовать себя злой ведьмой из сказки.

За обликом элегантной, ухоженной внешности я заметила боль. Она до сих пор оплакивала потерю своего ребенка.

– Мне очень жаль Молли, – сказала я.

От звука имени она расплакалась. Имя ребенка, которое она произносила миллионы раз в своей жизни, теперь покоилось в ее душе. И вызвало воспоминания, известные ей одной.

– Что мы делали не так? – прошептала она скорее себе, чем мне. – Мы давали ей все. Лучшая школа, возможности, и мы любили ее. Господи, как мы любили ее.

Вдруг я вспомнила Макса, облокотившегося на белый столб со скрещенными руками и улыбающегося мне, и сделала вдох.

– Когда мне было шестнадцать, я подала заявление на получение стипендии в академию танцев в Нью-Йорке. Родители не были согласны с моим выбором на все сто процентов, но стипендия имела для них значение. Они гордились мной по-своему. Учителя и друзья были уверены, что я ее получу. Но я была в ужасе. Я чувствовала, что была близка к тому, чтобы добиться желаемого.

Я потеребила дырку на рукаве свитера.

– В ночь перед прослушиванием я пошла на вечеринку. Какой-то парень предложил испытать кайф, и я согласилась, зная, что это не позволит мне уснуть всю ночь и выбьет из колеи на прослушивании утром. Я приняла таблетку, потому что эйфория была прямо здесь и сейчас, и ничего не нужно было делать. Просто принять таблетку. Страх тут же ушел. Я перестала беспокоиться… обо всем. Желание кем-то быть, что-то делать, танцевать… я заменила наркотиком. Конечно, я завалила прослушивание, и, как только меня отпустило, боль от неудачи нахлынула с двойной силой. Поэтому я сделала единственное, что смогла придумать, чтобы заглушить боль. – Я пожала плечами. – Приняла еще.