* * *

Тиоракис носил в себе вполне стандартное мужское начало. Поэтому экстерьер Летты не мог не произвести на него ошеломляющего впечатления. Но далее вступили в действие особенности воспитания и характера Тиоракиса, которые, по идее, должны бы были оставить его в аутсайдерах гонки за прекрасным миражем, но, в итоге, парадоксальным образом принесли ему первый приз.

Тиоракис слишком трепетно относился к женщинам. Напор в завоевании избранницы, которым хвасталось большинство его сверстников, представлялся ему диким и стыдным действом. Наверное, это было следствием того, что, начиная с девятилетнего возраста, когда отец ушел из семьи, он являл собой продукт так называемого «женского воспитания». Мать и старшая сестра, были в этом процессе главными фигурами. И вот теперь каждое женское существо, вызывавшее в нем вполне мужской интерес, непроизвольно и подсознательно ассоциировалось у него с родными семейными образами. Поэтому и к подружкам, которые в положенное время стали у него появляться, Тиоракис проявлял, наряду с нежной, но очень уж братской привязанностью, прямо-таки сыновнее почтение. Это вначале приятно поражало его избранниц, но через некоторое время начинало утомлять и даже раздражать. Ведь бремя развития отношений целиком ложилось на плечи обескураженных девиц, толкало именно их к проявлению инициативы в весьма щепетильных вопросах, а далеко не все девушки это любят и могут.

Словом, придя в круг университетских друзей, Тиоракис не мог, в отличие от многих из них, похвалиться сколь-либо большим числом любовных побед, и даже был уверен, что не имеет к тому достаточных талантов.

И тут — Летта!

Тиоракиса поразила красота девушки, но, наблюдая коловращение вокруг нее соискателей любви, он сразу вычеркнул себя из их числа, вполне искренно полагая, что при такой конкуренции шансов у него нет никаких.

Если угодно, можно считать это недостатком, но собственная эмоциональность перегорала внутри Тиоракиса как-то странно и однобоко — давая пищу богатому воображению, но, не разжигая страсти. Точнее, это было для него вопросом достаточно регулируемым: страх разочарования мог заставить его придержать развивающееся чувство и даже совсем заглушить его.

Так вышло и в этом случае. Решив, что дело ему не по зубам, Тиоракис не позволил себе распаляться понапрасну. Ведь нельзя же серьезно (если ты не идиот, конечно) влюбиться, например, в какую-нибудь кинодиву с настенного календаря? А тут — что-то подобное…

Он и вел себя соответствующе. Встретив Летту в аудитории, в коридоре или в университетской библиотеке, формально-приветливо здоровался с ней и, даже взгляда не задерживая, проходил мимо для того, чтобы заняться своими делами. Никаких попыток заговорить, пошутить, завязать знакомство… При этом Тиоракис активно интересовался и с явным удовольствием общался с другими девушками, не носившими, по его мнению, на себе столь очевидной печати небожительства и недостижимости.

Такое поведение не могло не затронуть самолюбия красавицы. Что за безобразие, черт побери! Почему она не получает законной доли восхищения, обожания и поклонения от этого весьма интересного внешне и, судя по всему, неглупого парня?

* * *

В какой-то из ничем не отмеченных дней Тиоракис сидел в комнате факультетского комитета МС и двумя пальцами выстукивал на пишущей машинке заметку для издаваемой студентами стенной газеты.

— Давайте я вам помогу, — услышал он над собой очень характерный нежного тембра голос, — я умею очень быстро печатать, десятью пальцами…

Тиоракис поднял голову. Это действительно была Летта. Она, как всегда невероятно красивая, стояла над ним и едва заметно улыбалась, больше глазами, чем губами. От девушки исходил легкий, очень приятный и чрезвычайно подходивший ко всему ее облику аромат духов.

Тиоракис смутился и заторопился с ответом:

— Нет, нет! Что вы! Спасибо, я сам… мне уже немного осталось.

— А то смотрите, мне действительно не трудно, — повторила свое предложение Летта, с явным интересом глядя на Тиоракиса, на его смущение.

— Нет, нет! — снова повторил Тиоракис. — Не беспокойтесь! Не нужно…

Летта сделала неопределенное движение головой и пошла из комнаты, а Тиоракис, борясь со страшным искушением посмотреть ей вслед, снова уткнулся в лист, торчавший из каретки пишущей машинки.

Даже если бы он специально готовился к завоеванию внимания Летты, более точно ему поступить бы не удалось. Красавица была явно заинтригована.

Дальше — больше. Через два дня, стоя в очереди к раздаче в студенческой столовой, Тиоракис вновь услышал тот же голос:

— Можно я к вам присоединюсь?

Тут уж не могло быть никаких оснований для отказа.

— Да, да! Разумеется!

Они обедали за одним столом, болтали о чем-то… Летта постоянно отвлекалась от еды и разговора, поскольку было очень много желающих поприветствовать ее, а Тиоракис при этом ловил на себе заинтересованные взгляды приветствующих.

Потом это стало повторяться каждый день, и уже сам Тиоракис, стоя в очереди к раздаче, махал Летте рукой, обозначая свое местонахождение, лишь только она входила в обеденный зал.

Как-то среди разной болтовни он завел разговор о городской архитектуре, упомянув творчество одного из известных мастеров, построивших несколько замечательных домов в столице.

— А вы сможете мне их показать? — спросила Летта.

Они все еще оставались на «вы». Дело в том, что Тиоракис вообще с трудом переходил на «ты», но в данном случае и это играло ему на руку! Слишком много мужчин пытались навязать Летте близкое знакомство, и поэтому церемонность Тиоракиса казалась ей особенно милой и к тому же — стильной.

— Конечно! Когда? — с готовностью отозвался Тиоракис.

— Сегодня не могу… С мужем уже договорились в кино пойти, — раздумчиво сказала Летта. — Тогда завтра. Сможете?

* * *

Они долго ходили по весенним улицам города. Летта стерла себе ногу не очень подходящей для длительных прогулок туфлей, и Тиоракис поймал такси. Во время всей экскурсии он не сделал даже попытки притронуться к Летте, взять ее под локоть или приобнять. А тут, сидя на довольно тесном заднем сидении небольшого автомобиля, он невольно чувствовал тепло ее бедра, и голова у него не то, чтобы кружилась, а как-то странно немела, как если бы он ее отлежал.

Когда они доехали до места, Летта попросила не провожать ее дальше, но зато, произнося: До свидания! — так нежно прикоснулась к руке Тиоракиса, что он переживал это прикосновение до самого утра…

Как-то само собой получилось, что с этого момента Тиоракис стал сопровождать Летту до ее дома почти каждый день, продолжая вести себя в обычной для него манере — то есть предельно почтительно и целомудренно.

Однажды, заметив недалеко от их пути цветочницу, он попросил у своей спутницы извинения, отошел и купил небольшой букет обычных весенних цветов.