– Затухает потихоньку, – ответила Давина.

Тихо выругавшись, Джеймс шагнул к жене и обнял ее. Шумно выдохнув, пробормотал:

– Милая, если бы я снова тебя подвел…

– Джеймс, ты никогда меня не подводил.

– Джеймс! Давина! Вы в порядке?!

– Малколм? Ты не знаешь, что это было? Нападение?

– Нет-нет. Кто-нибудь из вас пострадал?

– Джеймс ранен. На него напали с ножом.

Малколм в тревоге посмотрел на брата.

– Ты ранен?… – пробормотал он.

– Ничего страшного, просто царапина, – пожав плечами, ответил Джеймс и взглянул на свою окровавленную руку.

Но Давина, осмотрев рану, пришла к другому мнению. «Может, швы и не потребуются, но перевязать придется», – подумала она. И ей даже не пришлось ломать голову над тем, где раздобыть ткань для перевязки. Малколм, подтянувшись, мгновенно оказался на антресолях, а затем протянул ей отрез льняного полотна. Кивком поблагодарив его, Давина принялась перебинтовывать руку мужа. Конечно, потом надо будет хорошенько промыть рану и наложить мазь, но для того, чтобы остановить кровь, и такой повязки хватит.

Брезгливо поджав губы, Малколм посмотрел на мертвеца и проворчал:

– Думаешь, это он устроил пожар?

– Скорее всего, – отозвался Джеймс. – Но он не стал уходить далеко и, где-то затаившись, наблюдал за развитием событий.

– Как-то странно все это… – пробормотал Малколм. – Ведь он должен был понимать, что сам себя загнал в ловушку. Возможно, он собирался выманить тебя из спальни, но не рассчитал, и пожар занялся слишком быстро.

– Как бы там ни было, от него мы уже ничего не узнаем, – сквозь зубы процедил Джеймс и, сжав кулаки, добавил: – Я надеялся, что он еще поживет. Ровно столько, чтобы смог ответить, зачем он это сделал.

– Или, что еще важнее, кто ему заплатил. – Малколм подошел к мертвецу. Тот лежал лицом вниз, и под ним уже образовалась кровавая лужа. Малколм перевернул его, поддев носком сапога, и спросил: – Ты его узнаешь?

– Господи, да он ведь совсем еще мальчик! – воскликнула Давина. – Ему лет пятнадцать, не больше. Ради чего он на это пошел?…

– Скорее всего, ради денег, – предположил Малколм.

Давина обняла мужа и прижалась щекой к его могучей груди. В носу першило от дыма и запаха крови, и слезы обжигали глаза. Она едва не потеряла своего Джеймса. Сначала его чуть не отнял огонь, а потом – нож наемного убийцы. Страшно было даже думать об этом.

– А может, этот замок проклят? – тихо спросила Давина, осмелившись наконец сказать то, о чем давно уже думала.

– Злые духи тут ни при чем, – заявил Джеймс. – Скорее всего, виноваты злые люди.

– Да, верно. – Малколм нахмурился. – Знаешь, я обнаружил расплавленный воск на обгоревшей лестнице, – добавил он. – Так что пожар – не случайность. Тот, кто его устроил, хотел убить вас обоих.

Едкий запах дыма вызвал в памяти Джеймса жуткие картины из недавнего прошлого. В бытность крестоносцем ему доводилось участвовать в осаде нескольких крепостей. К счастью, сейчас к запаху дыма не примешивался запах горелого мяса.

Между тем люди Джеймса и те воины, что привел с собой Малколм, уже заканчивали сооружать пандус. Джеймс спустился вниз первый, а Малколм помог спуститься Давине. Усевшись за стол в Большом зале, Джеймс тотчас же осушил кружку эля, а затем еще и кружку воды. Живительная влага если и не вернула ему силы, то вернула способность соображать, и теперь он задавал себе бесчисленные вопросы, требовавшие немедленных ответов. И действительно, кому они с Давиной мешали? Кто хотел их смерти?

Джеймс обвел хмурым взглядом собравшихся в зале людей – усталых и перемазанных сажей. Они отдали все силы, спасая их с Давиной, – но есть ли среди них предатель или предатели? И если есть, кто они?

– Джеймс, позволь мне заняться твой рукой, – сказала Давина. – Моя служанка Коллин уже принесла мазь из кладовой.

Давина поставила на скамью корзину с чистым полотном для перевязки и глиняный горшочек с какой-то мазью, имевшей отвратительный запах. «Неужели такой гадостью можно лечить людей?» – подумал Джеймс, поморщившись. Заметив, что руки у Давины все еще дрожали, он решил, что она затеяла всю эту возню с его рукой еще и для того, чтобы хоть чем-то отвлечься и успокоиться. Он старался ей не мешать и не издавал ни звука, даже когда она зашивала его рану. Ради нее он готов был на все.

– Вот и все, – сказала наконец Давина и улыбнулась. Но было очевидно, что ее что-то очень беспокоит. – Шрам, наверное, останется, но ведь все могло бы кончиться гораздо хуже, верно? Я наложила несколько швов, чтобы поменьше крови вытекало. И надо держать руку в чистоте, а также молиться, чтобы рана не загноилась. – Немного помолчав, она вдруг нахмурилась и прижала к щеке его ладонь.

– Не беспокойся, у меня нет жара, – пробормотал Джеймс.

– Но я на всякий случай приготовлю настой от лихорадки, – сказала Давина и тотчас же стала рыться в стоявшей рядом с ней корзине.

Джеймс чувствовал, что рука его была словно в огне, но любовь, которую он видел в глазах жены, помогала забыть о боли.

– А где леди Джоан? – неожиданно спросил Малколм.

– Не может быть, чтобы она спала и ничего не слышала, – сказал Джеймс. – Пусть кто-нибудь приведет ее сюда.

Леди Джоан появилась только через час – вошла в Большой зал и царственной походкой направилась к Джеймсу. Горничная Джоан семенила следом за хозяйкой. Дождавшись, когда служанка сотрет сажу со скамьи, Джоан присела на край, скрестив ноги в лодыжках. Изящным взмахом руки она расправила юбку на коленях и с демонстративным безразличием посмотрела на Джеймса.

На Джоан было нарядное платье из синего шелка – того же оттенка, что и ее глаза, – а горловину и подол наряда украшала замысловатая вышивка золотой нитью. Ее золотистые волосы, тщательно заплетенные и уложенные короной вокруг головы, покрывала белая вуаль из тонкого полупрозрачного шелка. Держалась же она на голове благодаря золотому венцу, украшенному драгоценными камнями. Джоан выглядела совершенно безупречно, то есть именно так, как должна была выглядеть знатная богатая леди. А ведь совершенства добиться нелегко – на это требовалось немало сил и времени… Что ж, ничего удивительного, что ее так долго пришлось ждать.

Джоан не задала ни одного вопроса, и ее самообладанию можно было только позавидовать. Но столь противоестественное отсутствие любопытства, пожалуй, играло против нее, потому что возбуждало подозрения.

Джеймс едва сдерживался – ему ужасно хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть как следует. Взглянув на брата, он убедился в том, что не его одного раздражала эта женщина. Но, разумеется, ни один Маккена никогда не опустился бы до того, чтобы поднять на женщину руку.

Джеймс не торопился начинать допрос. Сделав глоток эля, он утер губы и, помолчав немного, наконец сказал: