Теперь Эльфрида жила и двигалась как во сне. На первых порах Найт был почти зол на нее за то, как упорно она отказывалась принять его дар, и ничуть не меньше его злила форма, в которую вылился этот отказ. Но когда он заметил, что вид у ней стал совсем измученный и больной, его раздражение обратилось в простую растерянность.

Отныне он перестал оставаться дома и проводить с ней вместе долгие часы, как бывало раньше, а сосредоточился главным образом на исторических и географических особенностях графства, гуляя по окрестностям. Признавая свое поражение и уходя прочь, он бы с радостью отказался от борьбы, но не мог. И, таким образом, пользуясь привилегией родственника, он исходил вдоль и поперек все их владения, куда бы ни завела его прихоть, но по-прежнему длил свой визит.

– Я не хочу оставаться здесь больше ни на день, если мое присутствие вам неприятно, – сказал он как-то раз. – Сперва вы давали понять, что я суров с вами; теперь же, когда я с вами добр, вы обращаетесь со мной холодно.

– Нет, нет. Не говорите так.

Таково было начало их знакомства, что отношения меж ними приняли своеобразный и незаурядный характер. Следуя негласным правилам этих отношений, они оба с полной откровенностью делились друг с другом своими мыслями, стоило речи зайти о возражении одного из них по какому-то вопросу или о малейших разногласиях, однако в вопросах более деликатного свойства и та и другой проявляли скрытность.

– Я собираюсь уехать восвояси и никогда больше не беспокоить вас своим присутствием, – продолжал Найт.

Она ничего не ответила, но красноречивое выражение ее глаз и бледность лица – этого было достаточно, чтобы упрекнуть его в резкости.

– Стало быть, вам нравится мое присутствие? – допытывался Найт, смягчив тон.

– Да, – отвечала она. Верность старой любви и истинность новой прицелились друг в друга по разные стороны баррикад, и истина новой любви аморально взяла верх.

– Тогда я останусь еще немного дольше, – сказал Найт.

– Не правда ли, вы не рассердитесь на меня, если я некоторое время буду вести себя замкнуто? Быть может, что-то произойдет, и тогда я смогу рассказать вам кое-что.

– Простое жеманство, – сказал себе Найт и отправился на прогулку с легким сердцем.

Дар, позволяющий постичь те воистину таинственные силы, кои порой забирают власть над сердцем женщины, сей дар, который у иных мужчин является безошибочным инстинктом, как правило, достается в удел не таким прямолинейным и честным людям, каким был собою Найт.

Следующим вечером, прежде чем Найт вернулся из своего паломничества вдоль побережья, к дому приблизился незнакомец. Он был разносчиком телеграмм из Кемелтона, города, который находился от них на расстоянии нескольких миль, куда в течение этого лета протянули железнодорожные пути.

– Телеграмма для мисс Суонкорт, три фунта и шесть пенсов к оплате за отдельную доставку.

Мисс Суонкорт выслала ему деньги со слугой, подписала бумагу и открыла свою телеграмму дрожащей рукой.

Она прочла:

Джонсон, Ливерпуль, для мисс Суонкорт, в Энделстоу, неподалеку от Касл-Ботереля.

«Пастушка» телеграфировала из Холихеда, в четыре часа.

Ожидается вхождение судна в док и высадка пассажиров в Кеннингс Бейсин в десять часов завтра утром.

Отец позвал ее в свой рабочий кабинет.

– Эльфрида, кто прислал тебе телеграмму? – спросил он подозрительно.

– Джонсон.

– Кто такой Джонсон, во имя всего святого?

– Я не знаю.

– Ты, черт возьми, не знаешь! А кто тогда знает?

– Я никогда не слышала о нем до этой минуты.

– Вот так диковинная история, право слово.

– Я не знаю.

– Ну же, ну же, мисс! От кого пришла телеграмма?

– Ты правда желаешь знать, папа?

– Что ж, да, я желаю.

– Помни, я теперь уже взрослая женщина.

– Ну, и что с того?

– Будучи женщиной, а не ребенком, я полагаю, могу иметь секрет или два.

– Ты можешь, как видно.

– У женщин всегда есть секреты.

– Только они их не хранят. Так что давай выкладывай свой.

– Если ты перестанешь сейчас на меня давить, то я даю тебе слово, что расскажу обо всем, что это значит, до конца недели.

– Слово чести?

– Слово чести.

– Очень хорошо. У меня, знаешь ли, возникли некоторые подозрения, и я буду рад, если они не оправдаются. Мне совсем не по нраву то, как ты ведешь себя в последнее время.

– В конце недели, я же сказала, папа.

Ее отец ничего не ответил, и Эльфрида вышла из комнаты.

Она опять стала поджидать прибытия почтальона. Три дня спустя тот принес ей письмо от Стефана, отправленное уже из Англии. Письмо было очень кратким, поскольку его писали в спешке, но значение оно имело просто огромное. Стефан писал, что сделал требуемый заказ в Ливерпуле и что сегодня, в пять или шесть часов вечера, он приедет домой, в Восточное Энделстоу, к коттеджу своего отца, что после заката он пойдет в соседнюю деревушку и встретится с ней, если она не возражает, на крыльце церкви, как в старые времена. Он предлагал этот план, поскольку думал, что будет неблагоразумно явиться в ее дом с официальным визитом в столь поздний час, но при этом он-де глаз не сомкнет, пока ее не повидает. Минуты будут казаться ему часами, пока он не заключит ее в объятия.

Эльфрида по-прежнему упорствовала в своем намерении встретиться с ним. Возможно, само желание избегать его придавало ее решению дополнительную весомость, ибо она была явно из тех, кто подписывается на недосягаемое, для кого надежда в высшей степени приятна лишь потому, что она не обладание. И Эльфрида прекрасно знала, что ее разум, склонный к сему недостатку, раздует его, из искры вызвав пламя.

Поэтому в течение дня она стойко смотрела в лицо своему долгу, читала строгую и одновременно тягостную оду Вордсворта этому Божеству[112], поручила себя ее руководству, – и при этом все-таки чувствовала тяжесть случайных желаний.

Но она начала чувствовать меланхолическое удовольствие, размышляя о том, что принесет себя в жертву человеку, на которого ее чувство девичьей скромности и пристойности заставляло смотреть как на единственно возможного супруга. Она встретится с ним и сделает все, что в ее власти, чтобы выйти за него замуж. А для того, чтобы не дать себе отменить такое решение, она тотчас же отправила послание Стефану в коттедж его отца, подгадав сие к приезду первого, где назначалось время их свидания.