На следующее утро Найт снова пересекал пролив Святого Георга[108] – однако не для возврата в Лондон мимо Холихеда[109], как он прежде планировал, но по направлению к Бристолю, – воспользовавшись приглашением мистера и миссис Суонкорт снова посетить их в своей поездке домой.

Мы полетим вперед, чтобы посмотреть, что делает Эльфрида.

Главная женская страсть – очаровывать и влиять на тех, кто обладает большей властью, чем она сама, – хотя и руководила Эльфридой, была несомненно бесцельной. Сначала она желала, чтобы ее знакомец Найт возымел о ней хорошее мнение: насколько большего, чем обычной дружбы, она желала от него теперь, ее страхи едва ли позволяли ей задумываться. В ее первоначальном желании понравиться лучшему из мужчин, которого она когда-либо знала, не было никакой неверности Стефану Смиту. Она не могла – и очень мало женщин это могут – сознавать всю возможную широту проблемы, которой на данный момент было положено лишь незначительное начало.

Эльфрида получала от Стефана мало писем, и ее чувство верности ему цеплялось за последнее полученное послание, как потерпевший кораблекрушение моряк цепляется за обломок доски. Девушка убедила себя, что она рада тому, что Стефан имеет такие права на ее руку, какие он приобрел (по ее мнению) из-за ее тайного побега с ним из дому. Она обманывала себя, твердя: «Быть может, если б я так не связала себя, я могла бы влюбиться в мистера Найта».

Все это сделало неделю отсутствия Найта очень мрачной и неприятной для нее. Она вспоминала Стефана в своих молитвах, и его старые письма были ею перечитаны, как отрезвляющее лекарство, хотя она водила себя за нос, твердя, что это чтение было ей в удовольствие.

Его письма становились все более и более полными надежд. Он писал ей, что каждый день заканчивает свою работу с осознанием того, что он удалил еще один камень из той стены, что их разделяет. Затем он описывал картины чудесного будущего, которое ждет их обоих. Увидев их, идущих под руку, люди будут оборачиваться им вслед и говорить: «Как ему сказочно повезло!» Она не должна печалиться о той их дикой выходке с побегом, которая так бесславно закончилась (Эльфрида постоянно писала в письмах, сколько горя ей это причинило). Что бы ни думали об этом другие особы, кои могут обо всем узнать, он-то превосходно знает о том, как она скромна по своей натуре. Его единственным упреком ей было нежное нарекание за то, что она не писала ему так же любяще, как всегда, пока длилось ее пребывание в Лондоне. В ее тогдашних письмах сквозила веселость, кою вызвали другие впечатления, а не мысли о нем.

Намерение Найта вернуться в Энделстоу раньше назначенного срока первоначально казалось слабым, а его обещание сделать это – еще легковеснее. Он был человеком, который держит свое слово крепко, и казалось немыслимым, чтобы он изменил своим возможным намерениям. Священник был просто изумлен, когда увидел его вновь так скоро; миссис Суонкорт – нисколько. Встретившись с ними со всеми, Найт обнаружил, что после того, как узнали о его приезде к ним, они вознамерились отправиться в конце месяца в Сент-Леонардс[110] на несколько дней.

В первый вечер по его возвращении ему не представилось ни единого удобного случая, чтобы подарить Эльфриде то, что ему стоило таких трудов для нее достать. Он был очень требователен, зорко высматривая возможности, с тем чтоб исполнить задуманное. Вышло так, что на следующее утро погода выдалась ясной после пасмурной недели, и было предложено и решено, что они все вместе поедут в Барвит-Стрэнд[111], знаменитый город, где ни миссис Суонкорт, ни Найт ни разу не бывали. Найт издалека почуял будущие романтические счастливые случайности и предвидел, что удобный случай может подвернуться еще до наступления ночи.

Их путешествие проходило по дороге среди беспристрастных зеленых холмов, по верхушкам которых живые изгороди стелились, как веревки на причале. В просветах между холмами взгорья открывалось голубое море со вкраплениями белых, и только белых парусов, переполненное ими до краев, вплоть до резкой линии горизонта, которая казалась чертой, проведенной от одного склона холма до другого. Затем они покатили вниз, по перевалу, а скалы шоколадного цвета образовывали стены по обеим сторонам, от одной из которых тянулась густая неровная тень на половину дороги. Поток свежей воды вырывался из случайной расселины и с шумом летел вниз, барабанил по широким зеленым листьям, убегал прочь, становясь речушкой внизу. Неопрятные пучки вереска нависали с выступа каждой кручи, откуда из различных мест вырастали плети ежевики, кои качались в воздухе, цепляясь за их головные уборы словно когтями.

Они взобрались на последнюю вершину, и бухта, которая была целью их путешествия, вдруг открылась их глазам. Океанская синева углубляла свой цвет, простираясь до подножия скал, где оканчивалась белой бахромой пены прибоя, на таком расстоянии остающегося немым, хотя он двигался и подлетал вверх, как стеганое покрывало на спящем, который беспокойно ворочается. Затененные впадины пурпурных и коричневых скал можно было бы назвать синими, если бы этот оттенок не был так присущ воде, что плескалась рядом с ними.

Карета остановилась у маленького коттеджа, который имел общую стену с сараем, и конюх с кучером, обремененные корзинами с провизией, понесли их к берегу моря.

Найт поймал свой удобный случай.

– Я не забыл вашего желания, – начал он, когда они отошли в сторону от своих друзей.

Эльфрида взглянула на него с непониманием.

– И я привез вам это, – продолжал он, неловко протягивая ей коробочку и открывая ее, в то время как он держал ее на весу.

– О мистер Найт! – сказала Эльфрида смущенно и тут же покраснела как кумач. – Я не знала, что есть некое намерение или особый смысл в тех словах, что вы мне сказали. Я думала, это было простое предположение. Я не хочу их.

Мысль, молнией блеснувшая в ее уме, придала куда больше решительности ее словам, чем это прозвучало бы в другом случае. Завтрашний день был днем прибытия письма от Стефана.

– Но вы их не примете? – спросил он, чувствуя себя хозяином положения куда меньше, чем это было прежде.

– Я бы лучше не стала. Они красивые, красивее всех, что я когда-либо видела, – ответила она серьезно, глядя отчасти страждуще на это искушение, как Ева могла смотреть на яблоко. – Но я не хочу их, простите меня великодушно, мистер Найт.

– Никакого великодушия вовсе, – молвил мистер Найт, приведенный в полный ступор этим неожиданным поворотом событий.