В тот вечер, войдя в свою комнату, Эльфрида обнаружила на туалетном столике сверток, что был адресован ей. Как он там оказался, она не знала. Вся дрожа, она распаковала сверток, что был завернут в белую бумагу. Да, ее глазам предстало то самое сокровище в сафьяновом ларце – драгоценные серьги, которые она отвергла днем.

Эльфрида взяла чудесные серьги, вдела их в ушки, украдкой полюбовалась на себя в зеркало, сильно покраснела и тут же их сняла. Той ночью ей снились только эти серьги. Никогда в жизни она не видела более прелестных вещиц и при этом никогда еще не сознавала столь же ясно, что долг обязывал ее, честную молодую женщину, отказаться от них немедля и наотрез. На вопрос, отчего ей также не пришла на ум простая мысль, что пресловутый долг недвусмысленно требует, чтоб честность ее поведения подкреплялась большей энергичностью и последовательностью, мы уступаем право отвечать тем, кто вздумает разобрать по косточкам ее личность.

Едва она пробудилась от сна на следующее утро, как ее комнату позолотили солнечные лучи, в сиянии коих ей померещилось некое грустное предзнаменование. Занимался рассвет, сегодня предстояло получить очередное письмо от Стефана, а это значило, что надобно опять перехватывать почтальона на его пути к особняку – снова придется тайком делать то, к чему всегда не лежала у нее душа, да притом самой же добиваться развязки, кою она перестала желать.

И все-таки она отправилась караулить почтальона.

Ей пришло два письма.

Одно было от Стефана. Второе прислал банк Сент-Лансеса, где у нее был открыт маленький личный вклад, – вероятнее всего, речь в нем шла о какой-нибудь прибыли. Эльфрида мигом положила в карман оба письма, вошла в дом и поднялась наверх, чтобы никто не смог проследить за ней, и дрожащими руками открыла письмо Стефана.

Что-то он писал ей?

В его письме говорилось, что она должна отправиться в банк Сент-Лансеса и взять деньги, о которых ее известят частным порядком и которые сочли нужным ей выплатить.

Сумма была двести фунтов.

Внутри письма не было никакого чека, векселя или тому подобной гарантийной бумаги. Фактически письмо сообщало следующее: в банке Сент-Лансеса лежали деньги, присланные на ее имя.

Эльфрида незамедлительно вскрыла другое письмо. Оно содержало в себе письменное уведомление из банка о пополнении вклада, извещающее, что в такой-то день сумма в размере двухсот фунтов поступила на ее счет. Стало быть, слова Стефана были верны, а банковский перевод – сделан.

«Эти деньги я скопил за год, – говорилось далее в письме Стефана, – шлю их тебе и поручаю твоей власти, ибо как еще я мог бы лучше и приятнее распорядиться ими? У меня осталось много денег для себя, независимо от этой суммы. Не позволяй им без толку лежать в банке, попроси своего отца инвестировать их от твоего имени и как можно безопаснее. Это маленький подарок, что шлет тебе тот, кто вправе считать себя большим, чем просто твой нареченный. Думаю, Эльфрида, уж теперь-то до твоего отца дойдет, что мои притязания на твою руку – не одни лишь мечты глупого мальчишки, что не стоят разумных размышлений».

Когда речь заходила о женитьбе ее отца, Эльфрида, со свойственной ей деликатностью, ни словом не упоминала о том, сколь велико состояние его супруги.

Оставляя в стороне прозаическую тему денег и до некоторой степени передавая на бумаге свою мальчишескую манеру выражаться, он писал далее:

«Помнишь ли ты, дорогая, то первое утро моего приезда в ваш дом, когда твой отец возносил благодарственные молитвы за исцеление от паралича, когда он сказал, что оставил свой одр болезни и снова встал на ноги? Я так хорошо понимал тогда, я и теперь понимаю, сколько силы несет в себе тот отрывок из Библии. Маленькая циновка служит постелью жителю Востока, и вчера я видел, как местный житель, индиец, совершал похожую благодарственную молитву, что напомнило мне о том, что я хотел упомянуть об этом, когда буду тебе писать. Но ты читаешь лучше меня и, быть может, знаешь все это давным-давно…

Как-то раз я накупил маленьких статуэток местных идолов, чтобы отослать их тебе домой в качестве сувениров, но когда обнаружил, что их сделали в Англии, искусственно состарили да переправили сюда морем, то я в превеликой досаде выбросил их прочь.

Едва лишь я написал эти строки, как вспомнил о том, что мы вынуждены импортировать из Англии все металлические конструкции, необходимые для постройки зданий. Работая здесь, быстро придешь к убежденью, что никогда еще такая предусмотрительность не была более извинительной. Прежде чем мы начнем, мы обязаны заказать каждый столб, замок, дверную петлю и шуруп, кои могут потребоваться. Мы не можем, как в Лондоне, пойти на другую улицу и велеть сделать их, потратив на это минуту. Мистер Л. говорит, что кому-то из нас придется очень скоро поехать в Англию и там руководить выбором для исполнения очень большого заказа такого рода. Мое единственное желание – стать этим человеком».

Перед ней лежало уведомление из банка на получение двухсот фунтов стерлингов, а рядом с ним – элегантный подарок Найта. Эльфрида похолодела, а между тем к ее щечкам прихлынула кровь, и они запылали жарким румянцем. Если б можно было, уничтожив клочок бумаги, аннулировать также и сам банковский перевод на ее имя, она бы охотно и без малейших колебаний пожертвовала упомянутыми деньгами. Она не знала, что ей делать и с тем и с другим подарком. Она почти боялась смотреть на уведомление, что лежало рядом с ларцом: оба представляли настолько противоположные интересы, что, казалось, достаточно отвернуться, чтоб они, как в сказке, вступили друг с другом в бой.

В тот день она почти не показывалась из своей комнаты. К вечеру Эльфрида нашла решение и поступила в соответствии с ним. Она снова упаковала драгоценности в сверток из белой бумаги – пролив над ними слезу сожаления, когда закрывала крышку ларца, где покоились прелестные серьги, – передала сверток слуге и велела положить его на письменный стол в комнате Найта. А для Стефана она сочинила послание, где сообщала, что едва ли понимает свое положение как хранительницы его денег, но что она готова сдержать слово и выйти за него замуж. Однако, несмотря на то что такое письмо было написано, Эльфрида отложила его отправку, хотя с тех пор ее никогда не покидала напряженная мысль о том, что когда-нибудь отправить это письмо все-таки придется.

Пролетело несколько дней. Еще одно письмо из Индии пришло для Эльфриды. Его доставили очень неожиданно, и отец Эльфриды видел, как почтальон передавал его ей, но промолчал – почему, этого она сказать не могла. На сей раз новости были совершенно потрясающими. Все исполнилось по желанию Стефана – его и вправду избрали самым подходящим человеком, коему надлежало отплыть в Англию и на месте проследить за исполненьем заказа на всевозможные металлические конструкции; а в своем предыдущем письме юноша намекал, что такой заказ его контора могла сделать со дня на день. Эти обязанности значили, что ему дается отпуск на три месяца. Далее он писал, что приедет вслед за своим письмом через неделю и воспользуется возможностью открыто просить руки Эльфриды у ее отца. Затем следовали красочные описанья, что заняли целую страницу, сколь велика-де будет радость их обоих, когда они свидятся вновь; и, наконец, он сообщал, что напишет судовым агентам компании, на корабле которой поплывет домой, и те, в свой черед, телеграфируют ей, когда его корабль войдет в гавань, – он, дескать, прекрасно знает, каким счастьем для нее будет узнать такие новости первой.