С учетом того, что политические дебаты теперь неизменно решались на улице, обе стороны окружили себя многочисленными ордами грозных сторонников. Если Цинна призвал в свои ряды полчища италийцев, то Октавий мобилизовал городских плебеев, прекрасно понимавших, что стоит италийцам равномерно распределиться по трибам, как они тут же погребут их под собой раз и навсегда. В Риме плебс по численности превосходил италийцев, поэтому когда стороны схватились в бою, Цинне пришлось спасаться из города бегством. После чего Октавий убедил Народное собрание лишить Цинну не только консульского звания, но и гражданства. На его место палата назначила никому не известного Мерулу. Избрание этого человека отнюдь не было случайностью – Мерула входил в число служителей культа и в этом качестве практически не имел права участвовать в общественных делах. Октавию предстояло править Римом одному.

Но хотя в Риме его сторонников было меньше, чем городских плебеев, за пределами города численный перевес был на его стороне. Италийцы понимали, что борьба за политическое равенство теперь сместилась с гражданства на избирательные права. Гражданство, благодаря Lex Julia, у них уже было, но они осознавали, что надо воевать дальше за право на равных участвовать в выборах. Когда Цинна предложил им равные избирательные права, те, кто совсем недавно сражался за «Италию», с готовностью примкнули к нему. Покинув Рим, Цинна объехал весь юг, включая Тибур, Пренесте и Нолу, в итоге собрав больше десяти легионов.

Кроме того, Цинна обладал обширными связями в среде недовольных аристократов, которых мог призвать к нему присоединиться. Гней Папирий Карбон – в последний раз выходивший на политическую сцену в 89 г. до н. э. с законопроектом о предоставлении италийцам гражданства – собрал собственное войско и примкнул к Цинне. Его примеру последовал и Квинт Серторий, молодой офицер, который проявил себя верным служакой Мария, обеспечивая снабжение Цизальпинской Галлии во время Союзнической войны. К Сулле, стараниями которого он стал последним генералом Мария, принимавшим участие в этой гражданской войне после смерти или поражения остальных, он питал безжалостную ненависть.

Сформировав из италийцев армию, Цинна к тому же переманил на свою сторону тот единственный легион, который Сулла оставил для осады Нолы. Обращаясь к его солдатам, он театрально положил на землю символы своей власти и сказал: «Эту власть, граждане, я получил от вас, за нее проголосовал народ; теперь же сенат отнял ее у меня без вашего согласия; теперь, горюя о моих собственных печалях, я также негодую за вас… Что вы будете делать с властью в Народном собрании, при голосовании, на выборах консулов, если не можете обеспечить то, что даете, и принимая решения, не в состоянии их выполнять»[253]. После этого Цинна упал на землю и встал, только когда его подняли, вернули символы власти и поклялись следовать за ним.

Если Цинна собрал поистине огромную армию, то его коллега, консул Октавий, смог мобилизовать из рядов городских плебеев лишь незначительные силы. Армии Помпея Страбона по-прежнему стояли поблизости от Аскула, однако его лояльность вызывала сомнения. Он был себе на уме и вряд ли подчинился бы Цинне, но при этом до сих пор гневался на Суллу за попытку отстранить его от командования армией. Цинна ловко воспользовался озлоблением и тщеславием Страбона и предложил ему альянс, скрепив его обещанием разделить в 86 г. до н. э. консульские посты. Объединив свои армии, Цинна и Страбон станут сильнее любой другой фракции в Италии, с которой не сможет сравниться даже Сулла, их общий враг, когда вернется с востока[254].

Единственной силой, к которой мог обратиться Октавий, были легионы Метелла Пия. Но у того пока были связаны руки – он был занят подавлением последних самнитов и вырваться не мог. В отчаянии сенат приказал Пию как-то договориться с самнитами, закончить войну и возвратиться в Рим. Понимая силу своих переговорных позиций, те потребовали «гражданства не только для себя, но и для дезертиров, перешедших на их сторону»[255]. К тому же они наотрез отказались отдавать любые захваченные ими трофеи и потребовали «вернуть им всех пленников, равно как и тех, кто дезертировал из их собственных рядов»[256]. Однако Пий не хотел, чтобы мятежники вышли из игры на столь щедрых условиях. Его сомнениями тут же воспользовался Цинна. Он отправил к самнитам бескомпромиссного соратника Мария по имени Гай Флавий Фимбрия с поручением предложить им собственные условия: Цинна соглашался выполнить их требования, если они примкнут к нему в борьбе против Октавия. Самниты согласились. Рим затрепетал.

В 87 г. до н. э., после истребления италийцев, Митридат правил Азией своей неоспоримой властью. Большая часть региона уже согласилась на щедрые условия царя, но несколько упрямых городов, таких как Родос, продолжали сопротивляться. Поскольку первые шаги принесли ему такой успех, он выпустил на волю свои амбиции и теперь планировал выставить себя освободителем Греции, выгнать римлян и властвовать над империей, простирающейся от Черного до Адриатического морей.

Оставаясь в Азии, дабы по всем правилам присоединить новые владения, в начале 87 г. до н. э. он отправил своих полководцев организовать вторжение в Грецию, причем сразу на двух театрах военных действий, сухопутном и морском. В Македонии высадилась армия фракийских наемников, а в море вышли главные силы понтийского флота под командованием Архелая. Этот генерал был одним из тех, кто служил Митридату дольше всего, и в 95 г. до н. э. даже сталкивался в Каппадокии с Суллой, когда тот усаживал на трон своего ручного царя Ариобарзана. Во главе своего несметного флота Архелай вышел в поход и через Эгейское море направился в Афины. Там, с помощью дружественной политической фракции, он убедил афинян объявить о своей лояльности к Митридату. Жители города понимали, что этот шаг означает объявление Риму войны, но на фоне флота Архелая, уже покачивавшегося на волнах в их гавани, месть республики казалась им далекой угрозой.

Когда на сторону Митридата перешли Афины, их примеру последовала и большая часть остальной Греции. Держать линию обороны против целого региона, отвергшего римское владычество, остались лишь несколько легионов под командованием претора Суры. Встав на охрану македонской границы, атаку фракийцев он отбил, но если ему не прислать подкрепление, то Рим потеряет Грецию с той же быстротой, с какой от него ускользнула Азия. К счастью для осаждаемого врагами претора, подмога была уже в пути.

Забыв на время о проблемах дома, весной 87 г. до н. э. Сулла вышел в Адриатическое море. Пока он вел свои легионы маршем на восток, каждый город, который проходила его армия, клялся в непоколебимой верности Риму – еще бы, разве вы на их месте поступили бы иначе? Но вопреки ожиданиям, Архелай не повел свою армию вперед, чтобы остановить продвижение Суллы. Это позволило римлянину беспрепятственно выйти к вратам Афин. По прибытии он приказал городу сдаться. А когда афиняне отказались, повелел построить вокруг города осадные сооружения. Но у него возникла проблема – на море хозяйничал Архелай. И пока в Пирейской гавани стоял понтийский флот, римлянам и думать было нечего начинать осаду. Чтобы справиться с этим затруднением, Сулла отправил Луция Лициния Лукулла[257], одного из самых верных ему офицеров, объехать восточные царства с требованием предоставить Риму корабли. А в ожидании его возвращения, встал лагерем у стен Афин. Туда ему доставляли вести из Италии. Услышанное ему совсем не нравилось, но больше всего его встревожило сообщение о возвращении Гая Мария.