Даже не знаю, когда снова смогу писать и о чем поведу речь.

3 марта

В сумерках я впервые расслышал стук копыт. За нами гнался всадник. Отчаявшись из-за криков Лили, я больше не мог выносить бездействия.

Всего пару минут назад она так истошно закричала, что я съехал на обочину. Едва я открыл дверцу, из душной кареты хлынул густой запах крови. В лучах заходящего солнца я различил бледное лицо Лили, выплывающее из темноты.

— Езжай! — сказала она хриплым голосом. — Не волнуйся. Еще рано. Без тебя ничего не сделаю.

Что она имела в виду? Что мы вместе родим или вместе убьем червя?

Не успел я хлестнуть поводьями, как зацокали копыта.

Я махнул всаднику. Проскакав мимо, он резко затормозил и рывком развернулся. Наездник сидел криво, сильно подавшись вперед. При развороте он качнулся в другую сторону и чуть не свалился. В стельку, подумал я. От пьяницы мало проку.

— До города близко? — спросил я. — Или хотя бы до фермы?

Раздался резкий треск. Это Лили ударила кулаком в окно, а потом завыла: «Не-е-ет!» Ее протесты утонули в приливе боли, белая ладонь с растопыренными пальцами распласталась на стекле.

— Тебе срочно нужна помощь. — Я выпрямился на козлах и спросил всадника: — Далеко до ближайшего города?

Человек, плотно закутанный из-за непогоды, заставил лошадь подойти ближе, отчего она поднялась на дыбы. Незнакомец так сильно накренился влево, что я подумал, он сейчас рухнет. Лошадь тяжело дышала, выпуская клубы пара, словно ее долго гнали галопом.

— Тут женщина рожает, — сказал я.

То ли меня отвлек в эту минуту крик Лили, то ли шарф на лице человека приглушил его голос, — в общем, я не расслышал интонацию.

— Ваша жена? — спросил он, подъехав ближе.

— Да. — Любой другой ответ вызвал бы вопросы, на которые у меня не было времени.

— Тогда я вправе убить вас обоих!

Снова треск. Как громко она лупит по стеклу, подумал я, и вдруг лошади подскочили, а я плюхнулся на козлы. Потом я увидел пистолет в руке человека и клуб дыма, выходящий из дула. В моем плаще на плече появилась дыра, края которой мгновенно окрасились кровью. Меня пронзил жуткий холод, затем вспыхнула обжигающая боль.

Мужчина попытался перезарядить оружие. Я спрыгнул с козел на шею его лошади, чуть не выбив всадника из седла. Лошадь взбрыкнула, и он соскользнул вниз, продолжая возиться с пистолетом. Встав на дыбы, животное грозило нас растоптать. В ошеломлении я крепко вцепился скакуну в гриву, пытаясь обуздать его своим весом. Тем временем незнакомец встал на ноги и все же перезарядил пистолет.

Человек прицелился. С его лица упал шарф. Это был Уолтон, он еще раз навел дуло на меня. Его изувеченное, обожженное тело так скорчилось, что поначалу я принял его за пьяного.

— Виктор! Виктор! Сейчас!

Мы обернулись на грубый, гортанный голос Лили. В окне мелькнуло что-то белое. Уолтон тотчас прицелился и выстрелил. Пуля разбила стекло.

Кони вновь подпрыгнули, на сей раз их некому было удержать, и они понеслись по дороге, увлекая за собой карету. Я попробовал сесть на лошадь Уолтона. Он кинулся на меня — жуткий, словно из кошмара. Я сильно его ударил, подтянулся здоровой рукой и, запрыгнув в седло, ринулся вслед за Лили.

Лошадь Уолтона, уже и так изнуренная, да к тому же везущая теперь великана, едва ли могла догнать карету. Мы, наоборот, все больше и больше отставали.

— Виктор! Сейчас! — воскликнула Лили. Но спустя секунду все смолкло. Я стегал коня, понукая его криками.

Далеко на юге дорога сворачивала в долину, освещенную таким сверхъестественным заревом, что казалось, горело само небо — точь-в-точь как в последнюю ночь, проведенную Лили в Таркенвилле. Карета скрылась за поворотом. Сердце заколотилось, я не мог вздохнуть.

— Быстрее! — заорал я. Подстегивая лошадь, я чуть не выскользнул из седла: силы мои убывали от жгучей боли. Я крепко обхватил руками шею коня.

В озаренное странным светом небо поднимались столбы дыма. Вскоре я приблизился и увидел, что изнанка туч стала оранжевой в отблесках пламени. Передо мной полыхало пекло: я загнал Лили в преисподнюю. Моя плоть тоже горела, начиная с плеча.

Ночь раскинула темноту, словно сеть, завлекая меня в ловушку: кругом было темно, хоть глаз выколи, и таинственный свет вдалеке казался еще ярче из-за окружающей тьмы. Он поманил меня к себе, и я быстро, послушно помчался навстречу гибели, пока, наконец, не выпал из седла. Пальцы запутались в поводьях, конь протащил меня по земле и остановился.

Почва подо мной взывала: «Закрой глаза, сдайся».

«Виктор, сейчас!» — послышалось мне, или, возможно, то был немой вопль червя.

Я с трудом встал на ноги. Если снова сесть на уставшую лошадь, никакой прыти из нее все равно не выжмешь, так что я дал ей отдохнуть и побежал рядом.

Дорога вела все дальше вниз и, скрываясь за поворотом, проходила под большим мостом, похожим на врата подземного мира, откуда открывалась жуткая аллегория человеческого искусства.

Передо мной текла река, на берегу высился чугунолитейный завод — огромное сводчатое здание, внутрь которого можно было заглянуть. По сравнению с печью люди казались карликами, они ходили поверху и высыпали из тачек руду, чтобы выплавить железо. Рядом стояли громадные мехи, они раздувались падающей водой, обеспечивая непрерывный приток воздуха. Мехи пыхтели, словно за их кожаными стенками был заточен огромный умирающий зверь. С каждым вздохом печь разгоралась все сильнее, сверху вырывались языки пламени и валил густой черный дым. Поверхность воды отражала огонь, и казалось, будто сама река пылает.

Повсюду сновали люди. Запыхавшись от трудов, они выдыхали дым в морозный воздух, обжигая не только руду, но и себя. Когда я миновал их, они подняли глаза, чтобы взглянуть на великана, бегущего рядом с лошадью, но тут же вернулись к работе. Неужели они точно так же не удосужились уделить внимание Лили? Подумаешь, какая невидаль — карета без кучера, если требуется постоянно поддерживать огонь в печи, час за часом, изо дня в день, пока река не пересохнет, а руду не вычерпают до дна.

Позади завода выстроились дрянные халупы: треснувшие черепичные крыши, осыпающиеся кирпичные стены, затопленные проулки между ними и нужники — кругом теснота и убожество.

Карета и здесь не остановилась.

— Быстрей, — шепнул я коню. Даже теперь, идя усталой рысью, он дышал шумно, как мехи: сперва его загнал Уолтон, потом я. Сам я тоже поторапливался. Резкая боль в плече отдавала в руку и шею, края отверстия от пули на плаще все больше пропитывались кровью.

Впереди дома заканчивались, и за ними простиралась торговая часть города: таверны и магазины, гончарни с прилегающими печами для обжига, кузница, пивоварня, пекарня, школа и церковь. Немного поодаль, пересекая дорогу и захватывая другую сторону, располагалась шахта — еще одна адская машина человеческого искусства, которая не останавливалась круглые сутки.