Ощутив невольную дрожь, Уорик поднялся в седло и буркнул слова благодарности сквайру, придержавшему в темноте его коня и направившему его ногу в стремя. Отчасти так было потому, что подчиненным следует доверять – Ричард знал это. Располагая таким количеством людей, он имел возможность придерживать резерв позади трех главных полков. Уорик был при Таутоне и видел, как в нужный момент герцог Норфолк нанес удар во фланг. Резерв – если он есть – нужен для того, чтобы использовать его там, где он необходим больше всего. У графа был резерв – его собственные шесть тысяч, в то время как Монтегю, Эксетер и Оксфорд перегораживали дорогу тремя большими полками, столь же многолюдными, как и его собственный. Однако перед его собственным взором продолжали вспыхивать яркие воспоминания, и Уорик снова поежился. За прошедшие годы он успел забыть некоторые эпизоды, однако они все-таки впечатались в его память, наполняя ее злыми предчувствиями. Ночное сражение двух крупных армий. Жуткая тьма, полная стрел, дыма и металлических лезвий, когда воинское мастерство ничего не значило. Приняв шлем от сквайра, Ричард сглотнул и застегнул пряжку под подбородком, чтобы шлем не слетел с головы. Он был готов к бою. Несмотря на то что было темно и Уорик вместе с конем находился позади передовых линий, он приказал поднять собственные знамена и услышал, как тяжелые, расшитые полотнища, словно крылья, захлопали за его спиной.

* * *

Эдуард не рассчитывал обнаружить войско Уорика у Барнета, так близко к Лондону. К этому времени он успел отойти от стен всего на пять миль. Можно было подумать, что передовые дозорные прискакали к нему с известием о преградившей им путь большой армии сразу же, как только его войско вытянулось из города. Они выходили на закате, и Эдуард намеревался пройти по широкой дороге миль десять-пятнадцать, а потом стать лагерем и накормить людей. Погрузившись в размышления, он дал волю коню и едва заметил герольдов, присланных шедшим впереди Ричардом и замыкавшим колонну лордом Гастингсом. Оба всадника терпеливо дожидались приказов короля.

Переходить в нападение во тьме, тем более когда впереди находился такой мастер оборонительных действий, каким Уорик зарекомендовал себя при Сент-Олбансе… Мог ли он подготовить свою позицию? Даже за несколько часов граф мог выкопать одну-две траншеи, способные погубить кавалерию и укрепить их валами, чтобы прикрыть своих стрелков от ответного огня. Эдуард запустил руку под обшитую тканью кожаную подбивку своего шлема и почесался. Кожа зудела от нервного напряжения, и он удивился – неужели с ним так было обычно? Так или иначе, он не отступит.

Монарх вышел из Лондона затем, чтобы дать сражение, и обнаружил врагов, терпеливо ожидавших его.

– Слушайте мой приказ, джентльмены, – обратился он к обоим герольдам, и все, кто мог слышать его, невольно повернулись к королю, нарушая строй и сбиваясь с ноги. – Я не стану начинать битву во тьме. Прикажите людям, чтобы перед рассветом все были на ногах, готовыми к бою. Я построю полки настолько близко к неприятелю, насколько это окажется возможным, чтобы напасть на врагов с первым светом. Никаких факелов. Никаких звуков. Я не хочу, чтобы они навели пушки на наш лагерь. А когда они вступят в битву, пощады не предлагать, выкупа не брать. Я не намерен еще раз встречаться с этой сволочью.

Кое-кто из окружавших Эдуарда закаленных солдат отозвался на эти слова одобрительным ропотом или ухмылкой. Прочие передавали приказ из уст в уста тем, кто не мог его услышать, так что весть поползла во все стороны. Тем не менее шествие продолжалось. Дозорные выезжали на три мили вперед и возвращались назад галопом.

Эдуард принял решение остановиться и отдал своим людям приказ, когда его авангард отделяли от войска Уорика всего полчаса марша по ровной дороге.

Войско Йорка прошло по тихим улочкам Барнета в бодром, но задумчивом расположении духа. Весть о том, что уже утром их ждет встреча и сражение с огромным войском противника, быстро разошлась по рядам. Смешки раздавались нечасто, разговоры притихли, часто сменяясь негромкой молитвой.

Войско Уорика стояло за городом поперек Большой Северной дороги, обрамленное далеким частоколом факелов.

Быть может, это свидетельствовало о том, что его командиры не боятся внезапной вылазки из Лондона, или же о том, что опытные полководцы не хотят, чтобы Йорк впотьмах наткнулся на них.

Вокруг царила темная ночь, укрывавшая равнину, на которой торчало лишь несколько деревьев посреди зеленых изгородей. Дорога то плавно шла под уклон, то снова поднималась по мере продвижения войска. Оценивая рельеф, Эдуард рассудил, что мили до врагов будет довольно. Отдав приказ, он скривился, услышав громкие крики, с которыми его повеление распространилось по колонне. Люди перестраивались с шумом и лязгом, всякий сержант и всякий капитан собирал своих солдат, ставя их в ряды по одному и отчаянно костеря отставших, громко разыскивавших своих друзей. Вокруг царил полный хаос, и Эдуард почти ничего не видел: он мог только слышать и радовался тому, что Уорик не рискнул напасть на него в такой час. Тем временем показалась луна, которая медленно поползла вверх по небу. Даже ее узкий серпик кое-как рассеял тьму.

Эдуард получил возможность похвалить себя за предусмотрительность, заставившую его запретить капитанам зажигать факелы, когда в миле от него прозвучал первый пушечный выстрел – звук, сопровождавшийся вспышкой огня. Король не видел ядра и не слышал, куда оно угодило, однако необходимость провести ночь под обстрелом вдруг показалась ему непереносимой.

– Призовите моих капитанов – только тихо, – сказал он герольдам. – Пройдите по всему войску и пришлите ко мне их всех.

Он отдал приказ дюжине вестников, тут же растворившихся в темноте и обошедших всю колонну, так что прошло совсем немного времени, и перед ним предстала сотня озабоченных капитанов, окруживших короля в ожидании его приказов. На севере три пушки отрыгнули языки пламени, и все напряглись или перекрестились. Неподалеку, ярдах в двухстах, раздался глухой шлепок, и оттуда донеслись крики испуга или боли, немедленно затихшие под шиканье окружающих. Эдуард гневно мотнул головой – как если б собирался немедленно перейти к нападению – и сказал:

– Здесь оставаться нельзя.

Трудно было в такой темноте рассудить, согласны с ним его капитаны или нет. В их положении было безумием зажечь факел и дать врагам прицелиться. Ночь оставалась темной, и Эдуард говорил, обращаясь едва ли не к пустоте:

– Мы можем и отступить, однако я предпочитаю передвинуться вперед. Если мы сумеем не поднять шума, они целую ночь останутся в неведении насчет того, где мы находимся. Мы будем спать крепким сном, а они будут попусту изводить свой порох.

Король дождался, пока капитаны дружным шепотом одобрили его приказ, понимая, что он никак не может увидеть их кивки.

– Только молча, ребята, – сказал Эдуард. – Если они обнаружат, что мы ушли, то сменят прицел. Если это понятно, возвращайтесь к своим людям, и пусть они имеют в виду, что я сдеру шкуру со всякого, кто поднимет шум. Идем на полмили вперед, джентльмены, после чего все могут лечь и отдохнуть. Сохраняйте полковой строй, чтобы прямо с утра мы могли пойти в атаку. А сейчас приказываю – вперед. Не торопясь и неслышно. Не торопясь и неслышно.