1564 год. Матерый политик и администратор на отдыхе под Рязанью.

«На Рязани были во государевом жалованье в поместье боярин Олексей Данилович Басманов Плещеев да сын его Федор, и слыша многие крымские люди приход на Рязанскую Украину, они же со своими людьми… крымских людей побили и языки поймал и… Те языки сказали, что пришел крымский царь Девлет-Гирей, а с ним дети его: то первая весть про царя, безвестно убо бяше пришел… сам Олексей и сын его Федор сели в городе на Рязани со владыкой Филофеем и ту сущих во граде людей обнадежили, не сущу бо тогда служилым людей никому… Татары же… многажду прихождаху и хотяху взятии град…ничто успеша и от града отступиша в свои страны» [Продолжение Александро-Невской летописи. ПСРЛ. Т. 29. С. 339].

Такой вот злодей, с немногими своими людьми сорвавший форменный ужас под названием «безвестный выход основных крымских сил в центр России». Стивен Сигал отдыхает. И обратим внимание на то, что взятие Нарвы и оборона Рязани представляют старшего Басманова-Плещеева человеком не только лично отважным (этим тогда никого особо было не удивить), но и решительным полководцем, умеющим принимать и проводить в жизнь нестандартные решения в экстремальных обстоятельствах. Этот исторический деятель никак не похож на жалкую, рабскую душонку. Скорее уж А. Д. Басманов-Плещеев напоминает не отвратительного в своей мелкой мерзости исполнителя, а организатора и вдохновителя террора уровня как минимум робеспьеровского.

Не менее яркие и колоритные персонажи встречались среди жертв «грозной» трагедии 60–70-х гг. XVI в. И таких людей представляют в виде безгласных «чучел», способных лишь с кряхтением принимать несправедливые/ «исторически обоснованные» кары! Между тем московская элита в 30-е и 40-е гг. XVI в. наглядно продемонстрировала свою способность управлять государством. Как убедительно показал М. М. Кром в своем блестящем исследовании «вдовствующего царства» — России времен детства и юности Ивана IV, — боярство и формирующийся бюрократический аппарат самостоятельно и эффективно выполняли основную часть управленческой работы этого времени. Лишь представительство страны на международной арене в переговорах с иностранными послами и роль верховного арбитра по отношению к властным элитным семействам оказались неотъемлемыми прерогативами монарха, обязанностями, исполнение которых просто не могло быть передано никому другому. И дипломатическая, и судебно-административная, военная системы функционировали под руководством наших «безмолвных жертв», не требуя обязательного присутствия государя. Переговоры велись, соглашения готовились, создавалась инфраструктура государства (именно на время боярского правления 30-х пришлось строительство Китай-города в Москве, новых стен в Новгороде, множества крепостей на западных, южных и восточных рубежах государства). И лишь отсутствие высшей силы, к которой могли бы апеллировать в своих противостояниях могущественные боярские семейства, оказалось существенным для всего государства: именно в годы «вдовствующего царства» отмечен вал местнических споров и силовых решений политических конфликтов.

В результате многие из будущих «безгласных жертв» Грозного пришли во власть благодаря, например, вооруженному мятежу 1547 г. Да кое-кто из них (например, потомственный глава Конюшенного приказа И. П. Федоров-Челяднин) этот переворот, убравший с политической арены семью Глинских, и организовал. Истории этого переворота нам стоит уделить особое внимание, так как я чувствую, уважаемый читатель, явную неубедительность собственных рассказов про союз государства и общества и государя-главнокомандующего при попытке спорить с ярким и актуальным образом, созданным талантливым публицистом XVI в. Уж больно убедительно этот царственный публицист доказывал словом и делом, что «жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнити».

Что же, клин выбивают клином, а образу противопоставляют образ. Поэтому расскажу я вам, дамы и господа, широко известную в узких кругах историю об «оранжевой революции», произошедшей в славном городе Москве в 7055 г. от сотворения мира. Как и положено уважающей себя «оранжевой революции», наша произошла как раз в период стремительного экономического и социального развития государства. Первая половина XVI в. была весьма благополучным для русских крестьян временем. Отвоевывались у леса новые земли под пашню, ставились новые починки все дальше и дальше в черноземной полосе. Города переживали расцвет — государство не вело крупных войн, и налоговое бремя было легким. Имелась и вторая важная для «оранжевой революции» предпосылка — слабая центральная власть. Царская «Семья» Глинских, управлявшая в это время государством, манипулируя державным отроком, умудрилась заслужить всеобщую ненависть. Московская и суздальская знать презирала их как литовских «перелетов» и ненавидела за бессудные убийства и пережитые жестокие унижения. Молодой царь, подначиваемый родственничками, вовсю проводил в жизнь свой любимый лозунг. Афанасию Бутурлину урезали язык «за его вину, за невежливые слова». По сфальсифицированному делу о восстании новгородских пищалыциков казнили Воронцовых и Кубенского, боярина Федорова «ободрана нага держали», а затем отправили в ссылку…

Атмосфера была накалена до предела, и из первой же искры возгорелось пламя. Пламя больших московских пожаров лета 1547 г. Именно этот огонь был воспринят как небесное свидетельство «фальсифицированности» власти. Оппозиция мастерски воспользовалась народными настроениями. Почти сразу же вернувшийся из ссылки Федоров в присутствии митрополита Макария сообщил о народной молве: «Яко волхованием… вся Москва погоре» (неясные слухи нужно было как можно скорее актуализовать). Четыре дня бояре вели розыск виновников поджога, наблюдая за тем, как растет градус народного недовольства. Наконец, для объяснения с народом из Кремля на майдан вышли… все тот же Федоров, Скопин, Темкин-Ростовский и новый родственник царя — Григорий Романов. И вот был сделан решительный и гениальный в своей простоте ход: бояре «начаша вопрошати: кто зажигал Москву». «Нобилитет» не собирался щадить своих недругов. Оппозиционеры прекрасно знали, о чем толковала толпа, и (по мнению Скрынникова) сами способствовали распространению слухов. Вопрос о виновниках неслыханного бедствия пал на подготовленную почву. В толпе выкрикнули имя Анны Глинской и ее детей (по странному совпадению все поименованные оказались врагами лидеров майдана)… Далее события приняли лавинообразный характер. Боярин Юрий Глинский успел укрыться в Успенском соборе, где шло богослужение в присутствии царя. Но заговорщики прямо на глазах у «самодержца» схватили его дядю, вытащили на площадь и добили каменьями. Чернь разграбила дворы Глинских, а самому царю едва удалось «утечи» в подмосковное село Воробьево. Но мятеж и не думал утихать — слишком грамотно все было организовано. На третий день мятежа московский палач собрал на площади огромную толпу. Погорельцы громко кричали о том, что Москву «попали колдовством», многие видели сороку, крайне похожую на бабку царя, княгиню Анну Глинскую. Откуда-то возникли совершенно достоверные сведения об отрезанных головах и вырванных сердцах. Разъяренная толпа «скопом» двинулась к временной царской резиденции… Монарх-самодержец трепетал: «Внииде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилися, и познах свои согрешения». Организаторам мятежа оставалось лишь умиротворить толпу, убедив ее, что Глинских в Воробьеве нет, а затем пожать плоды царского «умиления» и страха. Глинские оказались отстранены от власти. Если в советские времена, говорят-с, свидетельством карьерных взлетов и падений была расстановка вождей на трибуне Мавзолея, то в XVI в. роль такой трибуны играли царские свадьбы. Если на свадьбе Ивана IV в феврале Глинские занимали самое заметное место, то на свадьбу царского брата Юрия 3 ноября они даже не были приглашены. А на третий день после этой свадьбы Михаил Глинский и Иван Пронский предприняли неудачную попытку сбежать в Литву. Тем временем победители собирали награды. В 1547 г. боярство получили Иван Михайлович Юрьев-Захарьин и Григорий Юрьев-Захарьин (тот самый герой майдана), Данила Романов-Юрьев стал окольничьим, равно как и родственник Романовых Федор Адашев, отец нового царского любимца. В 1549 г. Д. Р. Юрьев и В. М. Юрьев получили боярство вместе со своими родичами З. П. Яковлевым и М. В. Яковлевым, братья Юрьевы получили под свой контроль Большой, Тверской и Казанский дворцы; контроль над реальным управлением государством этот клан захватил благодаря союзу с такими яркими администраторам, как Н. А. Фуников и И. М. Висковатый.