Я обернулась к доктору. Тот снял очки и пристально за мной наблюдал.

– Могу я задать вам один вопрос? – спросила я.

Он кивнул.

– Мне нужна мужская точка зрения. У вас есть дети?

– Нет, насколько я… то есть нет.

– Вот, вы собирались сказать «насколько я знаю, нет». Так?

– Я хотел, но поправился. Ну, почти.

– Ладно. Итак, никаких детей. Как бы вы отреагировали, если бы встречались с женщиной, но потом вы разошлись, а через некоторое время она бы пришла и сказала, что, мол, знаешь, я жду от тебя ребенка. Вы вообще хотели бы знать?

– Если говорить обо мне, – задумчиво протянул доктор. – Да. Я бы хотел знать. И хотел бы присутствовать в жизни этого ребенка.

– Даже если вы с матерью больше не вместе?

– Мне кажется, дети заслуживают того, чтобы в их жизни участвовали оба родителя, даже если они не живут вместе. В этом мире трудно расти. Так что детям нужна вся помощь, какую они только могут получить.

Я, конечно, хотела услышать совсем другое. Что-то вроде: «Кэнни, ты сможешь все сделать сама! Ты справишься в одиночку!» Если я хотела жить без Брюса – а все к тому шло, – я хотела удостовериться, что родитель-одиночка – это вполне нормально и достаточно.

– Думаете, я должна ему рассказать?

– Если говорить обо мне, – повторил доктор, – я бы хотел, чтобы мне рассказали. Независимо от того, что вы сделаете и чего он хочет, решение в конечном счете принимаете вы. Что самое худшее может случиться?

– Он и его мать подадут в суд на установление опеки и заберут ребенка?

– Это было у Опры?

– У Салли Джесси.

Становилось все холоднее, и я пыталась плотнее закутаться в халат.

– Знаете, кого вы мне напоминаете?

– Если скажете, что Джанин Гарофало, я спрыгну, – предупредила я.

Меня вечно с ней сравнивали.

– Нет.

– Вашу маму? – снова попытала счастье я.

– Только не мою мать, – горячо возразил доктор.

– Парня на шоу Джерри Спрингера, который был таким толстым, что парамедикам пришлось прорезать в доме дыру, чтоб его вытащить?

Доктор старался не улыбаться, но получалось из рук вон плохо.

– Посерьезнее! – отругал меня доктор.

– Ладно. Кого?

– Мою сестру.

– Ой. – Я растерянно умолкла. – А она…

И что сказать? Она толстая? Она забавная? Она залетела от бывшего парня?

– Она была чем-то похожа на вас, – произнес доктор.

Он протянул руку, почти коснулся моего лица кончиками пальцев.

– У нее были такие же щеки, улыбка.

Я спросила первое, что пришло в голову:

– Она была младше или старше?

– Старше, – ответил он, отстраненно глядя перед собой. – Она умерла, когда мне было девять.

– Ох…

– Многие пациенты при первой встрече спрашивают, что подвигло меня заняться этим направлением медицины. На первый взгляд совсем не очевидно же. Я не женщина, у меня никогда не было проблем с весом…

– О давайте, на любимую мозоль, – попыталась сострить я. – Значит, ваша сестра была… в теле?

– Нет, не то чтобы. Но вес сводил ее с ума. – Я видела лишь часть его лица с улыбкой. – Она вечно сидела на всяких диетах… яйца вкрутую на одной неделе, арбуз – на следующей.

– У нее было… расстройство пищевого поведения?

– Нет. Просто неврозы из-за еды. Она попала в автомобильную аварию… так и погибла. Я помню, мои родители были в больнице, и никто долгое время не говорил мне, что происходит. Наконец моя тетя, сестра матери, зашла в комнату и объяснила, что Кэти на небесах и что мне не надо грустить, потому что небеса – это чудесное место, где можно делать все, что хочешь и любишь. Так что в детстве я считал, что рай – это место, полное шоколадных бисквитов в глазури, мороженого, бекона и вафель… всего того, что Кэти никогда себе не позволяла.

Он повернулся ко мне:

– Глупо звучит, да?

– Нет. Нет, на самом деле я сама себе так представляю рай. – Я тут же пожалела о сказанном, надеюсь, он не подумает, что я насмехаюсь над его бедной сестрой?

– Вы ведь еврейка?

– Ага.

– Я тоже. То есть наполовину. Мой отец был еврей. Но нас воспитывали как всех. – Он с любопытством посмотрел на меня. – Евреи верят в рай?

– Нет… технически нет. – Я попыталась воскресить в памяти школьные уроки иврита. – Подвох в том, что ты умираешь и потом все… как сон, полагаю. Нет никакой реальной идеи загробной жизни. Просто сон. А потом приходит Мессия, и все снова оживают.

– Живут в телах, которые были у них до смерти?

– Не знаю. Я вот намереваюсь заполучить тело Хайди Клум.

Он слабо засмеялся:

– И вы бы… – Он повернулся ко мне. – Вы замерзли.

Меня немного потряхивало.

– Нет, я в порядке.

– Простите, – повинился доктор.

– Нет, правда! Мне нравится слушать о жизни других людей. – Я чуть было не сказала «о проблемах», но вовремя прикусила язык. – Мне понравилось.

Но он уже поднялся и в три длинных шага оказался у выхода.

– Надо отвести вас в тепло, – пробормотал он, придерживая дверь.

Я вышла на лестничную клетку, но не двинулась дальше, так что доктор, закрывая дверь, оказался почти вплотную ко мне.

– Вы хотели что-то спросить, – сказала я. – Мне интересно, что именно?

Теперь настал его черед смущаться.

– Я… э-э-э… думал о занятиях по питанию для беременных. Хотел спросить, не желаете ли записаться на такое?

Я знала, что он хотел спросить о другом. И даже слабо подозревала, что совершенно не о занятиях. Но я промолчала. Может, у него просто мелькнула мысль что-то спросить, потому что мы говорили о его сестре, и он почувствовал себя уязвимым. Или ему было просто меня жаль. Или я совсем не о том думаю. После полного фиаско со Стивом, а теперь еще и с Брюсом я не очень-то доверяла своему чутью.

– Во сколько занятие? – спросила я.

– Я посмотрю, – кивнул доктор, и я последовала за ним вниз по лестнице.

13

После долгих размышлений и примерно десяти черновых набросков я написала и отправила Брюсу письмо.

Брюс!

Не знаю, как тут смягчить, поэтому говорю прямо, как есть – я беременна. Это случилось в нашу последнюю близость, я решила оставить ребенка. Примерная дата родов – пятнадцатое июня.

Это мое решение, я приняла его осознанно. Я рассказываю тебе, чтобы ты сам сделал выбор, в какой степени ты хочешь участвовать в жизни ребенка.

Я не диктую тебе, что делать, и ни о чем не прошу. Я свой выбор сделала, тебе придется