другом по переписке. Он писал мне в редакцию раз или два в неделю, интересовался моими делами, рассказывал о моих знакомых из группы. Я узнала, что Эстер купила беговую дорожку и похудела на восемнадцать килограммов, что Бонни нашла парня.

«Расскажите, как ваши дела», – спрашивал в каждом послании доктор, но мне никогда не хотелось рассказывать ему особенно много. Хотя бы потому, что я никак не могла определить его место в своей жизни. Был ли он врачом? Или другом? Я не была уверена, поэтому просто поддерживала тему, рассказывая ему наши местные сплетни, или над чем я работала, или как себя чувствовала.

Постепенно я начала посвящать людей в курс дела. Начав с малого, я постепенно расширяла круг знающих: хорошие друзья, не настолько хорошие друзья, горстка коллег, полдюжины родственников.

Я старалась сообщить лично, но в случае с Макси пришлось писать.

«Как выяснилось, – набирала я, – я беременна».

Я изложила ей сокращенную версию событий с рейтингом для несовершеннолетних.

«Помнишь, я рассказывала, как виделась с Брюсом последний раз на поминках. Мы виделись у него дома. Вот тогда все и произошло».

Ответ Макси был мгновенным и состоял из двух предложений заглавными буквами:

«ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ДЕЛАТЬ? – написала она. – ТЕБЕ НУЖНА ПОМОЩЬ?»

Я рассказала ей о своих планах как есть: родить ребенка, работать неполный день.

«Не то, что я планировала, – писала я. – Но я пытаюсь извлечь максимум выгоды».

«Ты счастлива? – спросила Макси в ответном письме. – Не боишься? Что я могу сделать?»

«Вроде бы счастлива. Взволнована, – написала я. – Я понимаю, что вся моя жизнь изменится, но стараюсь не слишком бояться».

Я подумала над последним вопросом и ответила, что пусть остается моим другом и поддерживает связь.

«Думай о хорошем для меня, – попросила я. – И надеюсь, это сработает».

Однако иногда это казалось невозможным. Как, например, в тот день, когда я вышла в аптеку, запастись первым необходимым при беременности, включая слабительное и средство от геморроя, и наткнулась на последнюю статью Брюса в рубрике «Хороши в постели». Трактат о публичных проявлениях любви под названием «О, о, омела!».

«Будь на то моя воля, – писал Брюс, – я бы вечно держал Э. за руку. У нее самые чудесные руки, крошечные, тонкие и мягкие, так непохожие на мои».

«Или мои», – с грустью подумала я, разглядывая свои руки с толстыми пальцами, неровными ногтями и ободранной кутикулой.

Будь на то моя воля, я бы целовал ее на каждом углу и обнимал ее перед аудиторией в студии. Мне не нужны сезонные оправдания или случайные кусочки зелени, свисающие с потолка в качестве стимула. Она совершенно очаровательна, и я не стесняюсь это показывать.

Таким образом я выделяюсь из толпы, я знаю. Многие мужчины предпочли бы нести ваши сумки с покупками, или рюкзак, или, возможно, даже вашу сумочку, чем держать вас за руку на людях. Целовать матерей и сестер стало нормой – на то, чтобы сломить сопротивление, ушли годы закалки, – но мужчины не очень любят целовать вас на глазах у друзей. Как заставить своего мужчину переступить через себя?

Не прекращайте пытаться. Соприкасайтесь с ним кончиками пальцев, делясь попкорном в кино, держите его за руку, когда выходите на улицу. Целуйте его в шутку и надейтесь, что однажды он ответит со всей страстью. Попробуйте сунуть омелу в бюстгальтер, а еще лучше, наденьте тот кружевной пояс с подвязками, который еще ни разу не надевали…

Кружевные пояса с подвязками. О, это больно. Я вспомнила, как на мой день рождения и на День святого Валентина Брюс появлялся с коробками, полными нижнего белья больших размеров. Я отказывалась его надевать. Говорила, что стесняюсь. По правде сказать, эта дрянь заставляла меня чувствовать себя глупо. Если женщины обычного размера стыдятся своих задниц и животов, как я могла чувствовать себя комфортно в коротенькой сорочке и стрингах, которые он как-то умудрился раздобыть? Это как плохая шутка, подстава, шоу «Скрытая камера», где, как только я покажу, что мне хватило глупости или наивности подумать, что я неплохо в таком смотрюсь, из шкафа выскочит оператор с камерой и вспыхнут яркие огни. Как Брюс ни пытался меня успокоить, говоря, что не купил бы это белье, если бы не хотел меня в нем видеть, я просто не смогла себя заставить даже попробовать.

Я захлопнула журнал, расплатилась за покупки, сунула все в карман и поплелась домой. Пусть я знала, что декабрьскую статью он написал, наверное, за месяц до того, как получил (если вообще получил) мое письмо, прочитанное все равно походило на хлесткую пощечину.

Поскольку у меня в планах не было никаких вечеринок и никаких поцелуев под омелой, я вызвалась работать в канун Нового года. Я вышла с работы в половине двенадцатого, вернулась домой, надела на Нифкина маленькую флисовую толстовку, которую он презирал (уверена, он считал, что выглядит в ней глупо, и в глубине души я была с ним согласна), и упаковала себя в зимнее пальто.

Сунув бутылку совершенно безалкогольного виноградного сока в карман, я с Нифкиным спустилась к Пенн-Лендинг. Мы сидели на пирсе, наблюдая за фейерверками, пьяными подростками и жителями Южной Филадельфии, которые кричали, обнимались и целовались вокруг нас. Наступил одна тысяча девятьсот девяносто девятый год.

Вернувшись домой, я вытащила большую картонную коробку и сделала то, что, вероятно, должна была сделать давным-давно. Я упаковала все вещи, которые остались от Брюса или напоминали о нем. Туда отправилась наполовину сгоревшая свеча-глобус, которую мы зажгли вместе в Вермонте и в мерцающем свете которой занимались любовью. Туда вошли все письма, которые он мне прислал, каждое аккуратно сложенное в конверт. Туда же отправилось все нижнее белье, которое он мне купил и которое я никогда не надевала, вибратор, съедобные масла для тела и розовые меховые наручники – все то, что вообще не следовало держать в доме, учитывая, что скоро там появится ребенок. В коробку полетело ожерелье из стеклянных бусин ручной работы, которое мать Брюса подарила мне на последний день рождения, и кожаная сумочка с предыдущего. После некоторых раздумий я решила оставить переносной телефон, который уже не связывала с Брюсом… он же, в конце концов, не звонил. И компакт-диски Ани Дифранко и Мэри Чапин Карпентер, Лиз Фейр и Сьюзан Вернер. Это была моя музыка, а не его.

Я упаковала все, заклеила коробку скотчем и отнесла в подвал, прикидывая, что из этих вещей смогу продать, если понадобится. Но пока до этого не дошло, пусть не