если я все-таки превращу его в жабу, Герда изменит свое ко мне отношение?

На башне пробила половина часа – наверное, полвторого. Я подумал, что бледный заспанный жених не украсит свадьбу, особенно рядом с недовольной, чем-то обиженной невестой. Судорожно зевнул, застелил одеялом скамейку…

Будто ветер прошелся по мастерской, и мои волосы, тщательно подстриженные лучшим в городе парикмахером, поднялись дыбом.

Еще не зная, что случилось, я бросился на улицу. Моря отсюда не было видно. Светились кое-где окошки в ратуше; я обернулся голубем, чтобы взлететь с брусчатки, и, поднявшись выше крыш, на лету перекинулся кондором, который с ровной земли не взлетает.

Ночь стояла ясная. Луны мне не требовалось. С высоты своего полета я увидел гавань и укрытый в ней порт, корабли на рейде… И увидел ее – почти у выхода из гавани, уже далеко. Двухмачтовый парусник с косыми парусами. Невозможно спутать ни с кем.

Оставалось несколько секунд, прежде чем она покинет гавань и перенесет себя в нейтральные воды. Усилием воли я замедлил время, а на самом деле разогнался до скорости, настоящему кондору вряд ли доступной. Увидел, как бурлит вода у нее за кормой, как надуваются паруса, напрягаются мачты – и за мгновение до ее перехода спрыгнул на шканцы, вцепился в штурвал и принял власть.

В первый раз я держал в руках этот штурвал.

Корабль содрогнулся, опрокинулся на корму, вскинув бушприт почти к самому небу; я устоял, чувствуя, как колесо пытается вывернуться у меня из рук, как ходит палуба, как свистят в воздухе снасти, стараясь дотянуться и ударить меня.

– Мы так не договаривались, Герда! Ты не можешь уйти без спроса!

Со шканцев я не мог разглядеть носовую фигуру, мне и не хотелось на нее сейчас глядеть.

– Разворачивайся, нам надо поговорить!

Она снова попыталась сбросить меня. Закачалась, почти касаясь мачтами волны. Паруса трещали, готовые разорваться.

– Перестань, я тебя не выпущу! Я не разрешаю так поступать со мной!

Она рванулась, желая перейти в нейтральные воды, переход всегда удавался ей легко и чисто, но я держал уже не только штурвал – мне казалось, что весь корабль у меня в горсти, в подчинении.

– Ты думаешь, меня можно просто выкинуть и уйти? Разворачивайся!

Я крутанул рулевое колесо. Герда завалилась на бок, показывая готовность опрокинуться и затонуть, и, будь она простым кораблем, так бы и случилось. Но ни она, ни я простыми не были. Я управлял сейчас и парусами, и балансом корпуса, и рулем, и даже волнами вокруг, кажется, немного управлял. Я развернул ее силой, как ни трещали переборки, как ни хлопали, разрываясь, паруса.

Я направил ее к берегу, и она, кажется, смирилась, во всяком случае, перестала так бешено сопротивляться. Я огляделся, прикидывая, куда вести ее – не в порт же, где множество свидетелей даже посреди ночи. К рыбачьим пристаням? Там меньше соглядатаев, а кто и увидит – не поверит глазам. Все тропинки на берегу я отлично знаю, и верну Герду домой. Все хорошо, все исправится, вот уже и скалистый мыс, где зимой и летом гнездятся птицы, надо только обогнуть его. И Герда понемногу успокаивается, а я, конечно, был с ней жесток, но я же попрошу прощения…

Она дождалась, пока я ослаблю хватку, вырвала штурвал из моих рук – и, пытаясь поменять курс, запутавшись в волнах, с разгона налетела на скалу.

* * *

– Я наложил на ребра фиксирующую повязку. Больше ничего нельзя сделать. Дал ей сироп, облегчающий боль, его надо принимать каждые четыре часа, но не больше четырех раз в сутки…

У доктора было неладно с арифметикой, но я пропустил это мимо ушей.

– Встать, ходить она сможет?

– Да… Но какое же несчастье. Накануне свадьбы так неудачно упасть во время прогулки…

Я не помнил, как вытащил Герду из моря и кем оборачивался, чтобы доставить ее домой. Помню, что мы не говорили и не встречались взглядом ни разу. Теперь она лежала на обеденном столе, накрытом простынкой, закрыв глаза, делая вид, что спит. А может быть, в самом деле отключилась – сироп у доктора, судя по запаху, был настоян на крепком алкоголе.

– Выйдите на минуту, – сказал я доктору и его ассистентке, совсем молоденькой и очень серьезной.

– Ей потребуется постоянный уход…

Я указал на дверь. Они вышли, оставив запах лекарственных трав, йода и спирта.

– Герда, скажи мне что-нибудь. Обругай, прокляни. Мне очень важно. Хотя бы слово.

Она молчала.

– Я где-то принял неверное решение, разматываю цепочку, ищу, как исправить. Помоги мне. Одно слово.

Она молчала.

* * *

– Бабушка, верни, что у меня купила.

Монета висела перед самым моим лицом. Я держал цепочку в поднятой, как для клятвы, правой руке, стоя перед портретом Мертвой Ведьмы.

В мансарде все оставалось по-прежнему. Белело платье невесты на манекене, похожее на призрак без головы. До начала свадьбы оставалось несколько часов.

– Бабушка, пожалуйста. Давай отменим сделку.

В комнате за моей спиной заиграла шкатулка – нежная, медовая мелодия, которая так нравилась Герде.

Я обернулся. В кресле у темного окна сидел поджарый старик, полностью седой, с чисто выбритым лицом, насмешливым и холодным взглядом. Почему-то очень похожий на меня, хотя таким старым я никогда себя не воображал. Мне послышался голос из далекого прошлого: «Я заложил основы благосостояния Семьи, а вы подрываете его!»

– Дедушка Микель, – сказал я шепотом.

– Сделки Надиров не отменяются, – сварливо проговорил призрак. – Впрочем, ты теперь не Надир, верно?

– Я продал что-то очень важное, – сказал я. – Я хочу это вернуть.

– Ты не мне продал, – он задрал подбородок. – И не думай, что твоя прабабка сейчас этим распоряжается – Надиры не покупают для себя, а только для расширения дела. Я заложил основы благосостояния! – Он вознес хриплый голос до крика, но тут же оборвал сам себя: – Права была матушка Лейла, когда противилась этому браку. Взяли в семью проходимца, бездельника, твоего отца. А ты захотел быть как он? И получил что хотел. Теперь ты как все они, Леон Кристалл.

Я обернулся к портрету прабабки, будто ища поддержки. Портрет снова висел лицом к стене, изнанкой наружу. Я взялся за раму, перевернул…

На другой стороне была тоже изнанка. Краска осыпалась, вылиняла, как если бы Мертвая Ведьма больше не хотела меня видеть.

* * *

Рано утром я стоял посреди своего магазина на низкой табуретке, а портной и камердинер облачали меня в наряд жениха, собственно, завершали эту долгую скучную процедуру. Я был уже в камзоле; теперь они крепили цветы в