Я намерен прогуляться с молодой женой, а потом продолжить брачные утехи. Дайте нам пройти, пожалуйста.

Он сложил губы трубочкой, как школьник, и пробормотал мне в лицо детское проклятие «игла». Меня будто ткнули раскаленной спицей в переносицу. Я пошатнулся на лестнице и чудом удержал крик боли.

Дядины зрачки расширились. Он чуть попятился, будто опасаясь, что я притворяюсь, играю, делаю вид, что потерял свою силу. Я улыбнулся, словно и вправду играл:

– Ну-ка дай нам пройти.

– Попытайся, – дядя облизнул узкие темные губы. – Торгаш, купец… Надир, или как тебя там. Выродок, попытайся!

Удар в челюсть снизу называется апперкот. Удар сбоку, рука согнута в локте под прямым углом, без замаха, называется хук. Я не знал, зачем Микель учит меня боксу, зачем нанимает тренеров и сам выходит на спарринг. Зачем магу умение бить кулаком в лицо?!

Под серией моих ударов дядя скатился с лестницы, упал и растянулся. Я спрыгнул через несколько ступенек, я целился носком ботинка ему в висок, а потом каблуком по носу…

Краем глаза поймал движение в полумраке.

У входа в родительскую спальню стояли мать и отец. Смотрели на меня, на Герду, на распростертого на полу дядюшку. Страх и растерянность были в их взглядах. И еще что-то; эти двое любили меня. Каждый по-своему.

Я не стал бить лежащего. Подхватил Герду на спину, потому что бежать она все равно не могла, и уже во дворе обернулся черным жеребцом.

* * *

– Знаешь, чего я больше всего боюсь? – Она заговорила, когда мы очень плавно, шагом, спускались с берега по известной мне с детства тропинке.

Я помотал черной гривой.

– Что родство с Кристаллами, которое я купила, – оно теперь во мне.

Я сошел на каменный уступ, с которого в детстве нырял вниз головой: там очень глубоко у самого берега. Вернул себе человеческий облик.

– Надиры не покупают для себя, только для расширения дела. Что ты купила – тебе уже не принадлежит… Но не принадлежит и мне. К счастью.

– Я купила… по праву Надиров? Так, как это делали они?!

– Ты моя жена, а значит, член семьи… как же ты додумалась, Герда? Я вот не додумался.

– Ты снова различаешь добро и зло?!

– Брачная ночь в обличье жеребца – добро. Жаль, что поздно явилась идея.

– Леон. – Она не улыбнулась в ответ на шутку. – Ты… пойдешь со мной?

Я мог отказаться и отпустить ее, измученную, совсем одну. Я мог обернуться чайкой и кружить над ней, провожая из гавани, и только потом отпустить; она смотрела, ожидая ответа.

Я оглянулся на город. Его почти не было видно – только верхушка ратуши; я коснулся большого замшелого камня:

– Ухожу, собираясь вернуться.

И когда я снова посмотрел на нее, Герда была уже кораблем – двухмачтовым, с косыми парусами, с проломанным правым бортом, но на воде она держалась, носовая фигура парила над прибоем, и от левого борта на край скалы тянулся узкий трап.

У нее и трап есть в хозяйстве. Вот уж не знал.

Штиль

– Не спеши. Дядюшка больше не сможет призвать ни тебя, ни меня. Он не умеет рисовать портал-ловушку розовым мелком вокруг джакузи. У него и джакузи нет. Пока он придет в себя, пока соберет стражу, наладит корабли в порту, пройдет время. А нам только и надо, что отойти от гавани и войти в переход. В нейтральных водах Микель поможет… Не спеши. Мы успеем.

Паруса Герды ловили ветер, неловко, с трудом – был поврежден такелаж. Я лежал на палубе, прижавшись щекой к гладкому влажному дереву. При мысли о том, что я мог принуждать этот корабль, брать его силой, ломать переборки и рвать паруса, мне делалось физически нехорошо, я слабел. Прогоняя мерзкое наваждение, я гладил палубу ладонями:

– Потом-то я вернусь и разберусь с этим мерзавцем. Сейчас главное – вытащить тебя, вылечить тебя. Микель тебя отправит на лучшую верфь. Cломанные ребра – профессиональная травма у кораблей. Это ужасно больно, я знаю. Но ты поправишься, и не такое видала. Еще немного, все будет хорошо…

Корабли на рейде остались далеко позади. От берега тянуло бризом, ветер был попутный. Я встал, чтобы проводить взглядом мой город – куда вернусь обязательно, я же дал слово…

Повисли паруса – в одночасье, будто ветер отключился. Герда прошла вперед по инерции и замерла, покачиваясь с борта на борт.

– Штиль?!

Такого безветрия я не видел никогда в жизни. Вспомнилось, как Герда опоздала из своего последнего фрахта – «задержалась в мертвом штиле». Но ведь роза ветров в нашей гавани таких фокусов раньше не выдавала?!

Дядюшка. Любитель игры с погодой.

– Ты совсем не можешь идти? Осталось чуть-чуть!

Она помотала головой, не глядя на меня. Я посмотрел вверх – паруса висели, словно в глубоком обмороке, будто мертвые.

– По крайней мере, – сказал я бодро, – теперь нас никто не сумеет догнать…

И увидел странное движение вдали у причала. Там что-то происходило, метались люди, поднимались фонтаны воды, будто в нашу маленькую гавань откуда ни возьмись заплыл кит…

Ветра по-прежнему не было, но от порта что-то надвигалось. Не большое, но и не малое, оно двигалось рывками, и вокруг веером разлеталась вода; блестели черные весла.

– Ну, или так, – сказал я упавшим голосом.

Шлюпку уже можно было разглядеть – даже не шлюпку, а небольшую галеру. Она шла к нам в коконе пены – по шесть весел с каждого борта, по двое гребцов на каждом весле, темная фигура на носу – мой дядя. Лодка двигалась неестественно быстро, видно, дядя подгонял ее, либо подгонял гребцов; сам он стоял в картинной позе, вскинув подзорную трубу. Я чувствовал его взгляд у себя на переносице.

– У нас нет, случайно, какого-нибудь оружия? – спросил я. Герда покачала склоненной головой. Ее переборки едва дышали, пробитый правый борт подрагивал, по онемевшим парусам скатывались капли влаги, будто в сильный туман.

– Слушай меня очень внимательно, – сказал я серьезно. – Больше. Не сходи. С маршрута. Мой дядюшка любит природу и погоду, он будет держать штиль, пока я не заставлю его передумать. Я подберу для него аргументы, и как только появится ветер – быстро уходи, Герда. В нейтральные воды, и потом к Форнеусу.

Она посмотрела исподлобья.

– К Форнеусу, – повторил я с нажимом. – Потому что имя, которое дал ему я, он наверняка мне вернет… после того, как я тут отличился.

Лодка подходила все ближе.

– Герда, если ты не сбежишь – все напрасно. Ты поняла?

Она медленно