пацанов в обойму и сюда, а тут хрен его знает, что делать без наводки-то. Темно, как у негра в кишке и тишина. То ли тебя вальнули уже, то ли ты ещё куда рванул. Так и поседеть раньше времени можно!

– По-другому было нельзя. И то в последний момент успел, чуть протянул бы, хрен бы что выяснили, Маруновский уже этой ночью хотел концы рубить. Но я, если честно, был не один. Мне тут ребята афганцы здорово помогли. Но это только между нами, они просили их не светить.

– Ну ты даёшь, Андрюх! Да какой с тебя участковый – оперюга ты конченый! Ну-ка, дай гляну… – Осмотрел разбитый висок и стремительно затекающий глаз. – В больничку бы тебе, похоже, шов накладывать придётся. Да и фонарь, конечно, знатный намечается. И вообще, где этот Маруновский, гад, дай я ему хоть напоследок почки помну!

– Не, Олеж, теперь уже точно хватит самодеятельности. Надо хлопать их компашку прямо сейчас. Но официально, чтобы комар носа не подточил потом. Только это, про Попковского и ордена молчок, ясно? Дед не хочет, чтобы кто-то знал. Стыдно ему, что награды не уберёг.

*** *** ***

Следственно-оперативная группа работала на месте почти до утра. Начали с землянки в камышах, и из неё, через ту внутреннюю дверь на засове, попали в заброшенный ход, упирающийся в завал-тупик. Но и там обнаружился прокопанный сквозь завал лаз. Дальнейший путь, как и предполагалось, привёл в действующие подземные овощехранилища, не вызывающие особого интереса кроме как один из способов проникновения в землянку под камышами. Казалось, на этом всё. Однако, при более тщательном осмотре подземных секций овощехранилища, был обнаружен ещё один тщательно замаскированный ход, ведущий в заброшенные катакомбы хранилищ довоенных лет. И вот там уже было с чем работать!

Помимо бункеров с крупными партиями контрафактных товаров, в катакомбах обнаружилась самая настоящая темница с двумя пленницами. Девушки были живы, но оказались сильно истощены. Увидев их, Харламов чуть не заплясал. Это были те самые пропавшие, которых они безуспешно искали весь последний месяц.

Тут же был взят под стражу Николаенко. Пришедшие в себя Петрунин и Длинный изъявили желание сотрудничать со следствием, обещая рассказать много интересного. Маруновский пока ушёл в глухую молчанку, но это пока…

Правда обо всём этом Андрей узнал только на следующий день. Сейчас же, сразу после дачи всех необходимых показаний и объяснений, он был доставлен в больницу. Там, после наложения шва на висок и диагностирования ушиба глаза и мягких тканей лица, а также сотрясения мозга средней степени тяжести, написал отказ от госпитализации и под свою ответственность поехал домой.

Получая ордена обратно, Попковский прослезился. Обнял Андрея, как родного, долго хлопал по спине. Он был возбуждён хорошими новостями, его так тянуло на разговоры по душам, на воспоминания и служивые байки… Но Андрей просто валился с ног. Голова раскалывалась, ушибленный глаз тупо пульсировал, второй слезился от напряжения и боли. По-хорошему – надо было бы остаться в больнице. Но дома дети.

Пожелав Попковскому доброй ночи, ушёл спать в комнату к Тёмке. Вырубился мгновенно. Но перед утром проснулся от головной боли и жуткого, непроходящего напряжения в мыслях. Обдумывал варианты ходы следствия, делал предположения по поводу того, что же обнаружат на складах ребята, переживал по поводу возможных осложнений в ходе следствия и ухода виновных от ответственности. В общем – бестолковая, никому не нужная суета, от которой становилось только хуже.

А ещё, сейчас, лёжа на диване рядом с сыном и слушая его мерное сопение, он особенно остро понял, что вполне мог бы и не вернуться вовсе. И что тогда? Куда дети? Действительно ведь Ирке достались бы. Она, как ни крути, мать, на её стороне закон.

От этого всего стало ещё сумбурнее, ещё тяжелее. Хотелось прижаться виском к чему-нибудь мягкому, провалиться в забытье, почувствовать, как отступает суета, боль и тревога.

…Она дышала спокойно и ровно, и от этого её прохладный живот мягко ходил вверх-вниз, а Андрей покачивался на этих волнах, и ему наконец-то было хорошо и беззаботно. Понятно и просто. Прикаянно. Оказалось, что вся боль не в голове, а в груди, и теперь, с каждым его вздохом и каждым её выдохом, боль растворялась. Минувший день без неё оказался всего лишь дурным сном, и как же неистово счастливо было это понимать! Обнимать её трепетно, проваливаться в неё, растворяться, забываться…

Выплывая из сна, первым делом осознал, что обнимает всего лишь подушку. Вспыхнуло и тут же стремительно погасло, раздавленное здравым смыслом, разочарование. С леденящим спокойствием признал, что да, скучает, да нуждается в ней. А вот она в нём нет. Ну и что теперь, нюни распускать? Некогда!

Голову отпустило, отёк глаза немного спал. В целом – состояние не то, чтобы стабильное, но достаточное для того, чтобы явиться в Отделение. Нельзя было не явиться. Пришла пора отвечать за самоуправство. Да и вообще – не умер же, значит, пора на службу.

___________________________________

* Глеб Жеглов – персонаж романа братьев Вайнеров «Эра милосердия» и снятого по его мотивам кинофильма «Место встречи изменить нельзя». Капитан милиции, опер Московского уголовного розыска, начальник Отдела борьбы с бандитизмом. Действия романа происходят в августе-ноябре 1945 года.

Глава 25

Отделение гудело ночным происшествием, по всем структурным веткам летели распоряжения о проведении внутренних расследований. В срочном порядке поднимались личные дела, ходатайства, приказы…

Андрея, как ни странно, не трогали, но это больше походило на затишье перед бурей, чем на триумф справедливости. Львович орал за дверями своего кабинета так, что весь коридор слышал, и его бы, наверное, точно хватил удар, если бы в начале одиннадцатого в Отделение не явился Попковский при полном параде.

Для Львовича, который так до сих пор и не знал, что почётный гость нашёлся, это стало полной неожиданностью, волнительной, но радостной. Служебная возня внутреннего расследования тут же перешла в режим повышенной секретности. В Отделении воцарилась непривычная тишина. И это было хорошо. Голова опять раскалывалась, от зашитого виска через ушибленную глазницу накатывали волны тупой, чем-то похожей на зубную, боль. Дети устали сидеть в кабинете и требовали внимания. В идеале бы – поехать уже на участок, но нельзя. Нужно было ждать вызова Главного.

И он, наконец, вызвал. Андрей оправил китель, затянул узел галстука.

– Марин, давайте тут, без приключений! Я скоро.

Но когда поднялся в приёмную Львовича, секретарь попросила подождать. И вот, Андрей ждал, а она косилась на него с сочувствующим любопытством.

– Может, вам водички, Андрей Иванович?

– Что, так плохо выгляжу?

– Да нет,