Давай тут, не расслабляйся, майор! Некогда тебе теперь расслабляться-то! – И вдруг обнял Андрея и, крепко хлопнув по спине, шепнул на ухо: – И дело конечно не моё, но вообще бабёнка тебе нужна, Андрюш! Что б и детям мамка, и самому было куда голову приклонить, – отстранился, многозначительным жестом повёл плечами, намекая на женскую грудь. – Понимаешь, да? – Подмигнул.

Андрей усмехнулся.

– Приезжайте к нам ещё, Василий Михайлович! Без всякого, просто отдохнуть. У нас тут рыбалка на Волге, арбузы Астраханские в августе пойдут. Вы таких у себя на Севере точно никогда ещё не пробовали! Приезжайте! Мы будем вам рады!

Попковский как-то скованно кивнул и поспешил пройти за турникет, но Андрей понял: ветеран прячет набежавшую слезу. Почувствовав внезапную неловкость, тоже отвернулся.

– Куда?! – воскликнула вдруг служащая. – Граждане, чей ребёнок?

Андрей обернулся: Маринка была уже за турникетом, обнимала деда, а он, уже открыто утирая слёзы, обнимал её. А когда вернули Маринку обратно в зону провожающих, дед снова подмигнул Андрею и многозначительно повёл плечами. И тут же показал кулак, без слов превращая дружеский совет в приказ вышестоящего по званию. Андрей усмехнулся и, прикрыв голову рукой, козырнул.

***

В стационар приходил отмечаться на утреннем и вечернем обходе плюс, заодно, делать по-быстрому капельницу – и сразу домой. Дома было хорошо. Чем-то похоже на обычный выходной, только как-то ещё спокойнее. Даже голова не пухла о том, как теперь быть. Почему-то знал, что всё наладится. И это ощущение было похоже на оперскую чуйку, только включилась она почему-то вдруг в быту. Наверное, удар по голове закатил какие-то шарики за какие-то ролики. Или действовали лекарства. А может просто потому, что Ольга Николаевна заверила что обязательно найдёт среди вышедших на пенсию коллег педагогов кого-нибудь, кто захочет, и главное, справится с ролью няни.

Только вот Маринка тревожила. Она была сама на себя не похожа: тихая, покладистая, исполнительная. За Тёмкой приглядывала, как заправская нянька! Капризы свои и бзики вообще забыла. Видно, испугавшись за отца, ей пришлось как-то скачкообразно повзрослеть, и в целом это радовало… Если бы не её глаза.

«…Глаза у неё грустные, как будто потеряла она что-то и найти не может. Давняя это тоска, недобрая» – Тамаркины слова засели в голове и всё ходили, ходили по кругу. Вообще, Тамара, прямо скажем, была со странностями и иногда так заговаривалась, что даже сама потом не помнила, что говорила. Бахтыр утверждал, что она единственная из его цыганок, которая действительно умеет гадать на будущее. И что она действительно говорит с духами, которые и нашёптывают ей все эти нелепицы… Но иногда от этих нелепиц даже у Андрея мурашки бежали. Он как никто другой знал, что цыганки – хорошие интуитивные психологи, они мастерски умеют угадывать настроение и говорить общими фразами, каждый раз попадая точно в цель… Но сейчас он смотрел на дочь и действительно видел в её глазах глубокую потаённую тоску. И что с нею делать не знал.

«Давняя это тоска, недобрая. Такая же, как у тебя. Неужели не хочешь её прогнать?» – вот тут бы он поспорил. Тоскливо он себя не чувствовал, голову ерундой не забивал. Вот только Маринка как-то вечером подлезла к нему под бочок и без всякого там гадания спросила:

– Папочка, ты скучаешь, да?

– Нет, просто кино смотрю. А с чего ты взяла?

Маринка пожала плечами:

– У тебя глазки грустные. Как у щеночка.

«Не торопись судить, начальник! Сам-то тоже, небось, не святой?» – а это Тамара о чём? Тогда казалось, намекает на недовольство Андрея её непонятными интригами с Юрашем и Алёной, а сейчас вдруг подумалось – а ведь и правда, не святой! Тогда, три года назад, Ирка действительно нарисовалась с требованием видеться с детьми, а Андрей действительно довольно грубо отказал и даже припугнул. На тот момент только-только затихли Маринкины истерики, она только начала играть с девчонками во дворе и в школе и не вздрагивать при слове «мама», и он просто не захотел проходить через всё это снова. Ему проще было порешать грубостью с Иркой, чем разбиваться потом в лепёшку перед дочерью. И может, он всё-таки был не прав? Кто знает, как повернулось бы всё, ели бы он проявил терпение? Может, Ирка осталась бы. Может, прерванная связь с детьми, да ладно с детьми – хотя бы с Маринкой! – наладилась бы и теперь дочери было бы проще, уже от одного понимания, что у неё всё-таки есть мама? И может, не было бы сейчас этой тоски в её глазах?

Кто бы знал заранее, как правильно, как нет! И возможно ли хоть что-то теперь исправить?

Думал об этом почти сутки, а потом набрал Иркин номер.

– Сразу говорю, что навсегда, да ещё и хрен знает куда детей не отдам. Но если хочешь, возвращайся жить в город, и видься с ними хоть каждый день. Если они захотят, конечно. Насильно заставлять не буду, имей в виду.

– Заставлять не понадобится, вот увидишь! Я всё-таки их мать!

– Вот и посмотрим. А для начала просто погуляем. Сегодня вечером в шесть, в ГорПарке.

Положив трубку, посидел ещё немного в задумчивости. Не был уверен, что поступает правильно. Но это было хотя бы что-то.

Заглянул к Маринке в комнату:

– Гулять идём? В парк, на карусели?

Она обернулась, глядя на него с каким-то настороженным недоверием.

– Ну? Не вижу радости, не хочешь, что ли? Там вас с Тёмкой будет кое-кто ждать.

– Кто?

– Сюрприз!

– Ур-р-р-а! – заверещала Маринка и поскакала за братом: – Тёмка, собирайся! Сюрприз будет! Ну чего ты стоишь? Где твои шорты?

Одевалась быстро и беспрекословно – и ненавистные гольфы надела, и ранее забракованное из-за пышного банта на груди платье, и даже не пищала, а только терпеливо ойкала и шипела, когда Андрей пыжился, заплетая ей косичку. Потом, уже стоя в коридоре, пританцовывала от нетерпения, поучая брата, как застёгивать сандалии:

– Не так! Ну ты что, всё забыл, что ли? Вот в эту дырочку надо!

– Гу-у-улять пойдём! Гу-у-улять!

– Сейчас кое-кто дома останется, если будет медленно собираться! Шевелись! Ты что не понимаешь, нас там ждут!

В таком ажиотаже добрались до парка. Народу было не так много, как в выходные, но всё-таки людно. Шли по аллее – справа за руку Маринка, слева Тёмка. А впереди уже видна условленная скамейка.

Остановились шагах в пяти от неё. Андрей смотрит на Ирку, а она, как-то растерянно, на детей. Рядом на скамейке лежит огромная, почти с Маринку ростом кукла, но Маринка её даже не видит – всё