ботинок — бахилы. Снял с себя рабочий комбинезон. От сетки для волос я освободился еще раньше. Все это я запихнул в черный пластиковый пакет и отправил его в мусорный бак.

Вернул машину в Парк приключений и прошел километр в направлении аэропорта. Поймал такси и в начале шестого прибыл домой. Мой телефон лежал там, где я его оставил, — на столике в прихожей.

Я покормил Шопенгауэра, принял душ и заварил себе чай. Я не стал делиться с Шопенгауэром подробностями событий минувшей ночи; вместо этого погладил его по голове, спине и мурчащим бокам, после чего выпустил на балкон полюбоваться на рассвет. Выпил чай, съел кусок ржаного хлеба с маслом и граавилохи. Пока я жевал, до меня дошло, насколько я голоден. Я сделал себе еще один бутерброд, затем еще один, а затем съел два стаканчика йогурта, щедро сдобренного медом. Я мотался целый день и целый вечер, и происходящее несколько отвлекло меня от регулярных приемов пищи.

Наконец я налил себе вторую чашку чая, сел за кухонный стол и написал еще одно электронное письмо Осмале. На этот раз я не размышлял над его тональностью. Я сразу ее поймал. Я верил, что мое сообщение будет достаточно убедительным и побудит Осмалу к решительным действиям, несмотря на то, что предыдущее не принесло ему ожидаемого трупа.

В письме я объяснил, что боюсь за свою жизнь, поэтому отправляюсь на затерянную в глуши ферму, чтобы встретиться со своим боссом — печально знаменитым преступником. И, если это мое последнее сообщение, я хочу, чтобы полиция знала, кто меня убил. Я привел координаты сарая — настолько точные, насколько это мог бы сделать предполагаемый автор письма, и добавил описание сарая. В конце приписал, что это письмо будет отправлено автоматически, если до определенного часа я не смогу попасть домой, чтобы отменить его отправку. Нажал «Отправить» и выключил компьютер. Встал, положил в посудомойку свою тарелку и миску Шопенгауэра и включил ее. Прислонился к раковине и стал слушать плеск воды. Впервые за долгое время мой разум вернулся в состояние спокойствия и очистился от ненужных мыслей. Я пошел на балкон присоединиться к Шопенгауэру.

Утро только-только начиналось. Между редкими фонарями еще зияли провалы темноты. Шопенгауэр не отрываясь смотрел на ободранные, почти лишившиеся листвы березы и кусты под ними, которые выглядели гуще, чем джунгли. Я не заметил ничего необычного, но прекрасно понимал, чем вызван пристальный интерес к ним Шопенгауэра. Он принял для себя решение, что его никто никогда не застигнет врасплох.

32

Я проспал до полудня. Побрился, оделся, повязал галстук и вышел на улицу. День стоял яркий и безветренный, воздух был прохладен и свеж, солнце казалось почти белым, хотя не давало никакого тепла, словно в середине осени наступила зима.

В электричке я ехал, наслаждаясь комфортом — никто не угрожал моей жизни, никто не крал у меня проездной. Я просматривал на телефоне заголовки таблоидов, хотя понимал, что еще слишком рано. О том, что мой план не сработал, я предпочитал не думать. В любом случае мне надо быть особенно внимательным и бдительным. Возможно, это не худшее, что могло со мной произойти. До того как я унаследовал Парк приключений, кому я доверял больше всего в мире? Шопенгауэру. Кому я сейчас доверяю? Шопенгауэру. На самом деле обоим: и коту, и философу.

Я вошел в Парк приключений через заднюю дверь. Миновал холл, окинув его беглым взглядом и убедившись, что число посетителей снова выросло. Детей и взрослых в Парке было намного больше, чем когда-либо прежде. Муралы Лауры привлекли к себе внимание и внесли в атмосферу Парка заряд энергии, какой, по моему мнению, должен был внести мой банк. Банк, который скоро прекратит свое существование. У себя в кабинете я сел за стол и включил компьютер. Я ждал, пока загрузится система, и слушал звуки Парка. Двери кабинета я оставил открытыми, и, хотя от холла меня отделяли два коридора, эти звуки доносились до меня практически без искажений.

Я вошел в систему управления банком и открыл баланс. Большой жирный ноль. Поскольку выдача займов требует всего несколько щелчков мыши, выдавать их мог каждый, кто работал за кассой. Судя по истории заходов в программу, больше всего кредитов выдал Кристиан, который, к его чести, продемонстрировал первоклассные навыки продажника. За один вечер он ухитрился выдать почти тридцать ссуд, достигнув максимального кредитного лимита. Если я не ошибался, он провернул это в тот день, когда впервые рассказал мне о своих курсах и продемонстрировал свою технику.

Я снова признался себе, что был и прав, и неправ: рынок кредитования под низкий процент явно существует. Но, хотя предполагается, что условия должны соблюдаться обеими сторонами, заемщики чувствуют себя обязанными расплачиваться по этим кредитам не больше, чем если бы мы драли бы с них огромные проценты. Никто не внес даже первый взнос. Складывалось впечатление, что люди и не намеревались добровольно рассчитываться со своим долгом перед банком. Я собирался закрыть программу и открыть другую, бухгалтерскую, которую сам создал для Парка, когда в кабинет без стука вошел человек.

Я понял, кто это, даже не поднимая глаз. Я узнал этого человека по походке.

Лаура выглядела так, как в первый день нашего знакомства, когда показывала мне Парк. Непослушная копна густых темных волос, очки в темной оправе, все то же любопытство в глазах. И одежда та же: желтое худи, черные джинсы, пара пестрых кроссовок. Когда я подумал, что она выглядит так же, я имел в виду не только ее одежду и прическу. Я имел в виду ее самое — то, как она двигалась, как остановилась посередине комнаты. Мне показалось, что в каком-то смысле я вернулся назад во времени, в тот день, когда увидел ее впервые. К сожалению, вернуться назад я не мог. Не мог. Даже не говоря о том, что в реальности подобное невозможно. После того что случилось и с учетом всего, что я о ней знал, — я просто не мог.

— Минутки не найдется?

— Конечно, — ответил я, как только снова обрел способность к членораздельной речи. — Не желаешь присесть?

— Наверное, так будет лучше.

Лаура села по другую сторону стола. Я надеялся, что она сама начнет разговор, и полагал, что она придерживается того же мнения. Потому что я понятия не имел, что сказать. Тем более — как. Я смотрел на сидящую передо мной женщину, а в ушах у меня