Александр I со своей стороны уже в те дни, когда он увертливо отклонял брачные намерения Наполеона, счел войну с ним неизбежной и скорой. Царь тоже не хотел этой войны, опасаясь после Аустерлица и Фридланда главным образом самого Наполеона. 25 марта 1811 г. он так и написал своему «брату - антихристу»: «Величайший военный гений, который я признаю за Вашим Величеством, не оставляет мне никаких иллюзий относительно трудностей борьбы, которая может возникнуть между нами»[764]. Но уступить Наполеону, склониться под ярмом континентальной блокады Александр не мог, если бы даже захотел. Он, в отличие от своего отца, был силен классовым чутьем и понимал, что «благородное российское дворянство», плоть от плоти которого был он сам, ориентируется на Англию против Франции и не позволит ему сменить курс, как не позволило этого Павлу I. Поскольку же войны нельзя было избежать, царь приготовился к худшему, вдохновляясь примером испанцев. «Если император Наполеон начнет войну со мной, - говорил Александр А. Коленкуру в апреле 1811 г., - возможно, даже вероятно, он разобьет нас, но это не даст ему мира. Испанцы были часто биты, но они ни побеждены, ни покорены. Между тем они не так далеки от Парижа, да и климат их и ресурсы, и пространства не наши . Я скорее отступлю на Камчатку, но не подпишу в моей завоеванной столице мира!»[765]

В те же апрельские дни 1811 г. Наполеон в письме к своему союзнику, королю Вюртемберга, так охарактеризовал своеобразие фатально назревавшей войны: «Война будет - вопреки мне, вопреки императору Александру, вопреки интересам Франции и России . Все это - не что иное как театральное представление (une scène d’opéra), и режиссирует его Англия»[766].

Гонку вооружений Россия начала одновременно с Францией. 1 февраля 1810 г. вместо своего alter ego А. А. Аракчеева царь назначил военным министром менее симпатичного ему, но неизмеримо более компетентного М. Б. Барклая де Толли. Именно Барклай возглавил всю подготовку к войне. С 1810 г. резко пошла вверх кривая военных расходов России: 1807 г. - 43 млн руб., 1808 - 53 млн, 1809 - 64,7 млн, 1810 - 92 млн, 1811 - 113,7 млн только на сухопутные войска[767]. Общая численность войск за 1810 - 1812 гг. удвоилась и составила (учитывая армии, занятые в войнах с Ираном и Турцией, а также гарнизоны по всей России) 975 тыс. человек[768].

В то же время Александр I небывалой активностью использовал военную разведку и дипломатию. Он разрешил Барклаю де Толли учредить при посольствах России за границей службу военных атташе с дипломатическим иммунитетом, которые добывали карты и планы военных операций, данные о численности, дислокации и перемещениях французских войск. В Вене таковым был барон Ф. Тейль фон Сераскеркен, в Дрездене - майор В. А. Прендель, в Мюнхене - поручик П. X. Граббе (будущий генерал и декабрист) и т. д. Но самые ценные сведения доставлял из Парижа флигель - адъютант царской свиты полковник А. И. Чернышев, назначенный в январе 1810 г. «состоять постоянно при Наполеоне»[769].

Александр Иванович Чернышев (1785 - 1857 гг.) - 24-летний племянник екатерининского фаворита А. Д. Ланского, придворный фат и дамский угодник - вкрался в доверие к лицам из ближайшего окружения Наполеона (по слухам, даже Полина Бонапарт не пренебрегала его ухаживанием) и сумел понравиться самому императору. Хотя он начал шпионить в Париже уже после того, как был подкуплен и задействован в качестве российского резидента Ш. М. Талейран, хлопоты Чернышева нисколько от этого не теряли, ибо «он узнавал такое, что Талейрану и присниться не могло»[770]. Е. В. Тарле здесь имел в виду «tableau général» (общую роспись) войск Наполеона по всей Европе с обозначением численности каждого полка - «секретнейший и наисвященнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции»[771]. Подкупив чиновника Военного министерства по имени и фамилии Мишель Мишель, Чернышев получал от него копии «tableau général» раньше, чем подлинник доставлялся Наполеону. Правда, за четыре месяца до начала войны шпионаж Чернышева был раскрыт (сам он успел отбыть из Парижа в Петербург, а Мишель был арестован, осужден и 1 мая 1812 г. гильотинирован)[772]. Тем не менее разведданные, которые Чернышев передал в Россию, невозможно переоценить.

И все-таки, расточая хвалу по адресу «замечательного разведчика» и «блестящего офицера русской гвардии» Александра Чернышева, как это делают, вслед за советскими, и постсоветские историки[773], нельзя забывать о том «нравственном омерзении», которое он возбуждал в окружающих («величайший подлец и негодяй»[774]), и о его дальнейшей карьере палача декабристов, садистски распоряжавшегося казнью их вождей[775].

Не менее успешно, чем разведка, действовала в преддверии войны 1812 г. русская дипломатия. Она выведала, что Швеция предпочитает ориентироваться на соседнюю Россию, а не на далекую Францию. Граница с Россией была для Швеции единственной континентальной границей, со всех других сторон ее защищали от французов море и английский флот. Потерю же Финляндии Швеция предполагала компенсировать захватом Норвегии, на что согласилась Россия. Что же касается Бернадота, то он с давних пор тайно ненавидел Наполеона (хотя получил от него все: маршальский жезл, княжеский титул, даже шведский престол), так как сам метил в «наполеоны», а Наполеона не прочь был бы сделать своим «бернадотом». Играя на этом и льстя Бернадоту как «единственному человеку, способному сравниться с Наполеоном и превзойти его военную славу»[776], Александр I добился заключения 24 марта (5 апреля) 1812 г. союзного договора между Россией и Швецией.