Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассуждения о ностальгии требуют личных признаний. Вернувшись в Ленинград после десяти лет отсутствия, я вдруг поняла, что если я и скучала, то не столько по месту, по знакомой ледяной невской ряби и болотно-блатному запаху питерских дворов. Скорее мне не хватало того медленного течения времени, которое преследовало нас в 1970-е, времени бесконечных разговоров и прогулок по скользкому асфальту, дававших возможность мечтать о другой, непредсказуемой жизни, политической и личной. Ностальгия не о пространстве, она о времени, и не только прошлом, но и о несбывшемся будущем. К прошлому нельзя подходить фаталистически, как к чему-то предопределенному. Иначе в прошлом видится либо золотой век, либо череда катастроф. История нереализованных возможностей ХХ века, параллельная, несбывшаяся история России, от баррикад февраля 1917-го до баррикад 1991-го, а также не описанная пока история нереволюционной повседневной жизни, может сыграть такую же важную роль в будущем, как и история реализованных катастроф.
«И ностальгия теперь не та, что раньше» – так озаглавила свою биографию Симона Синьоре. Когда-то после ХХ съезда она приехала с Ивом Монтаном в СССР с дружеским визитом, и ее оживленное лицо за окном черной «волги» стало лицом «оттепели», любви, надежд, отдыха от политики. Время наложило морщины на прекрасный имидж Симоны Синьоре. Из ее автобиографии мы узнали, что она спорила с Ивом Монтаном о советской политике всю дорогу домой, back from the USSR.